– Позволите узнать, что именно вы сочли за оскорбление в её адрес, чтобы нам с Вами не терять драгоценного времени?
В ответ на это князю Петру захотелось громко рассмеяться; если бы только все не было слишком серьезно и он находился в кабаке с армейскими друзьями, а не на аудиенции. Потрясающе сыгранная честность, заслуживающая аплодисментов.
– Поиграться с чувствами влюбленной барышни, добившись того, чтобы она отменила собственную свадьбу и оказалась обесчещена, при этом готовиться венчаться с датской принцессой – по-Вашему, недостаточно для оскорбления? – выплюнул он, не сводя сверлящего взгляда с Наследника Престола, надеясь прочесть на его лице хоть каплю раскаяния или сожаления.
Увы.
Единственное, что там проскользнуло эфемерной тенью – усталость.
– Вам об этом поведала Ваша сестра?
Вопрос звучал так, будто бы они беседовали о погоде.
– Я имею право не сообщать, откуда были получены сведения. В их достоверности у меня нет причин усомниться, – даже если и сплетницы чего приукрасили, слова дядюшки не могли лгать. – Равно как и нет причин верить Вам.
– Вы понимаете, чем чреват вызов лица императорской крови? – попытался воззвать хоть к какому-то разуму цесаревич.
Напрасно.
– Вы можете только прикрываться своим происхождением, вместо того, чтобы ответить за свои действия!
– Я никогда бы не посмел прикоснуться к Вашей сестре, – с какой-то тяжелой бесстрастностью сообщил Николай. Князь Петр осекся, что-то уловив в этом лишенном эмоций голосе, но тут же усмехнулся:
– Яблоко от яблоньки недалеко падает. Вы ничем не лучше своего отца.
Какими бы ни были отношения в царской семье, сколь бы сильна ни была обида Николая на Императора, все это оставалось внутри, скрыто от посторонних глаз. И позволить кому-либо оговаривать его близких, даже если сам неоднократно упрекал отца в адюльтерах, не мог. В груди встрепенулось что-то темное.
– Глупец, – с обреченным сожалением тихо протянул цесаревич. – Жду завтра Вашего секунданта.
Комментарий к Глава седьмая. Скажи, что же нас дальше ждет
*Капля камень точит <…> По крайней мере,.. (фр.)
========== Глава восьмая. Не возвращайся, если сможешь ==========
Когда пред общим приговором
Ты смолкнешь, голову склоня,
И будет для тебя позором
Любовь безгрешная твоя…
М.Ю.Лермонтов
Германия, Карлсруэ, год 1864, сентябрь, 30.
Княгиня Голицына явно не ожидала увидеть среднюю дочь вновь так скоро: она полагала, что Катерина отбыла в Дармштадт, чтобы вернуться к своим обязанностям при Дворе, а значит, несколько месяцев будет находиться подле государыни, прежде чем уехать в Россию, чтобы венчаться там. После, быть может, она снова посетит Германию, отправившись в свадебное путешествие, хотя об его маршруте они не говорили, потому было вполне возможно, что молодые скорее предпочтут солнечную Италию. Потому, узрев, как к поместью подъезжает экипаж, а после из него выходит бледная Катерина, Марта Петровна удивленно моргнула, силясь понять, не привиделось ли ей это, и не спутала ли она с дочерью какую-то нежданную гостью.
Поднявшись на ноги и отложив книгу, с которой по обыкновению сидела на террасе, раз позволяла погода, она медленно спустилась по ступенькам, выводящим к главной дорожке, что шла от дома к парадным воротам.
Ошибки не было – к ней действительно спешно приближалась дочь, за которой слуга нес большой ридикюль: тот же, с которым она и уезжала.
Нахмурившись, княгиня позволила себе обнять её, прежде чем отстранить и внимательно вглядеться в её лишенное румянца лицо:
– Катя? Что-то стряслось? Сначала граф Шувалов вернулся, теперь ты.
Определенно ожидавшая этого вопроса и подобной реакции Катерина покачала головой, тут же заверяя маменьку, что волноваться не о чем. Хотя княгиня не была в этом так уверена, когда услышала последние слова:
– … я решила оставить Двор.
Во всем её естестве при этом не было ни грамма счастья, будто бы к этому решению её подводили под дулами десятков заряженных ружей. Марта Петровна, все сильнее хмурясь, махнула рукой слуге, чтобы тот унес вещи гостьи, и жестом предложила дочери пройти в дом: не стоять же посреди дорожки, обсуждая такие известия.
– Что сподвигло тебя на такой шаг? – осведомилась княгиня, стоило тяжелой двери закрыться за их спинами; Катерина еще даже не успела присесть, хотя в её движениях читалось желание как можно быстрее куда-то сбежать, а не вести разговоры.
– Маменька, если Вы позволите, я все Вам поведаю позже, – обернувшись, она подтвердила невысказанные предположения. – Дмитрий еще здесь?
По этому вопросу можно было бы сказать, что внезапный визит в Карлсруэ – лишь от тоски по жениху, но отчего-то на потерявшую голову от любви барышню Катерина сейчас ничуть не походила. Внутри Марты Петровны зарождалось волнение.
– Граф в библиотеке, – она кивнула и, видя готовность дочери последовать в указанном направлении, придержала её за локоть. – Катя, скажи хотя бы, надолго ли ты сюда?
– Простите, маменька, я не могу сейчас дать ответа на этот вопрос, – та опустила глаза, что еще больше уверило княгиню в мысли – дело нечисто.
– Через пару дней к нам обещался быть Петр. Я полагаю, он был бы рад встрече с тобой.
От этой новости Катерина замерла, явно не ожидавшая так скоро свидеться с братом, особенно здесь, в Германии. Она подняла голову, и с губ сам сорвался вопрос:
– Вы писали ему?
– Я писала ему еще перед венчанием Ирины, но из Флоренции ответ так и не пришел. Зато вчера вечером посыльный принес мне письмо из Висбадена – как оказалось, Петр был там по поручению герцога, и после визита в Дармштадт намеревался навестить и нас.
– Какое счастье, – с трудом выдавила из себя Катерина, прикрывая дрогнувшие губы руками. – Простите, маменька, мне нужно срочно разыскать Дмитрия. Обещаю, после мы с Вами обязательно побеседуем.
Едва обозначив быстрый книксен, что сейчас выражал её извинения в столь резком окончании разговора, она спешно удалилась, оставив княгиню в смешанных чувствах и желании как можно скорее дознаться до правды. Катерина уже не была той маленькой девочкой, что стремилась всеми секретами поделиться с маменькой, но и видеть её столь скрытной, особенно если прибавить к этому её явное напряжение и внутреннюю тревогу, было излишне странно.
Смотря в идеально ровную спину дочери до тех пор, пока она не свернула за угол, Марта Петровна хмурилась, невольно цепляя пальцами кружевную манжету домашнего платья.
***
Катерина же, избавившись от цепкого материнского взгляда, испустила облегченный вздох; сейчас объяснять причины своего визита было некогда, да и собраться с мыслями она не успела. Не думала, что столкнется с маменькой так рано – совсем запамятовала, что та после обеда всегда предавалась чтению в саду, если погода не буйствовала. Сегодня же день с самого утра выдался крайне солнечным и теплым, так и сподвигая к легким променадам по облагороженным тропинкам под сенью еще не сбросивших листву деревьев. Вот только у самой Катерины не было настроения на праздные прогулки: тугой узел напряжения грозился лопнуть от лишней секунды промедления. Она едва сдерживалась в пути, чтобы не начать подгонять кучера: после расстояний на родине без малого семьдесят миль между немецкими городами едва ли могли считаться длинной дорогой, но даже так не было сил ждать, и Катерина каждый час выглядывала, силясь понять, как долго им еще ехать, и сколько раз придется сменить лошадей.
В действительности, причин такой спешке не было – маловероятно, что Дмитрий уже вернулся в Карлсруэ. Но у самой Катерины не оставалось места, куда бы она могла отправиться, потворствуя пришедшему утром решению покинуть Двор, пока она не оказалась утоплена волной грязи, что выльют на нее сплетницы, показавшемуся единственно верным.
Да и не смогла бы она взглянуть в глаза Императрице. Не сейчас.
Оставила письмо для нее у цесаревича (то, что составляла жениху, прихватила с собой, хоть и смысла в нем теперь не было) и сбежала даже до того, как подали завтрак. Все одно – аппетита не было.