– Кати? – Дмитрий был удивлен не меньше княгини, поскольку ранее они с невестой условились, что она дождется его письма, а после уже будет решено, как действовать дальше. Он, как и обещался, вернулся в Карлсруэ сразу же, как только убедился, что матушка не испытывает ни в чем нужды и в ближайшие три недели ей не требует его присутствие, что случилось лишь вчера вечером.
Невесту же он ожидал видеть в октябре, но никак не спустя неделю после их расставания – он покинул Карлсруэ раньше нее.
Плотно затворив за собой дверь, Катерина приблизилась к жениху, стоящему у узкого высокого стеллажа.
– Что-то удалось выяснить? – опуская приветствия и прочие пустые фразы, ровным тихим голосом осведомилась она.
Дмитрий неопределенно повел головой и медленно поставил книгу, что держал в руках, на её место, прежде чем дать ответ, чем изрядно испытывал терпение невесты. Но ему действительно требовалось собраться с мыслями – они не светские разговоры вели.
– Твои предположения не беспочвенны, – твердый взгляд, коим он её одарил, заставил Катерину внутренне подобраться и жадно внимать каждому новому слову. – Глафиру кухаркой в ваш дом устроил князь Остроженский, когда узнал, что твои родители намерены венчаться. Женщина, что до того занимала эту должность, при странных обстоятельствах погибла – её нашли в реке, хотя причин к утоплению у нее не было, если верить прислуге. Появление новой кухарки выглядело обычной заботой о потенциальных родственниках и едва ли у кого вызвало подозрения.
– Потрясающая продуманность всех действий наперед, – оценила Катерина, и непонятно, чего было больше в её голове – восхищения или же отвращения. – Но к чему это было в тот момент?
Разведя руками, Дмитрий произнес:
– Этого мне узнать не удалось. Куда важнее то, что от нее можно добиться содействия – она знает, где находится князь Остроженский, поскольку не раз виделась с ним в России, доставляя ему письма. Кажется, нам наконец попалась не оборванная ниточка.
Её затопило облегчением, хоть и праздновать победу было еще рано. Выдохнув, она, повинуясь порыву, прильнула к жениху, прикрывая глаза и упираясь лбом ему в плечо. С минуту они просто молчали, вслушиваясь в дыхание друг друга и думая каждый о своем. Впрочем, в одном их мысли сходились – у них появился шанс. Если Глафира была единственным человеком Бориса Петровича здесь, в Карлсруэ (хотя бы только на данный момент), и если она не вздумает сейчас их провести, он не узнает, что её маска сорвана. А значит, не успеет сбежать.
С нежностью прижимая к себе невесту, Дмитрий нарушил тишину, возникшую между ними:
– Когда она отправится на новую встречу с князем Остроженским, чтобы передать ему известия, мы проследим за ней. Если дело пройдет успешно, он будет сразу же арестован.
– Он может попытаться выставить себя безвинно оболганным, – чуть повернув голову, так, чтобы теперь касаться плеча жениха щекой, протянула Катерина; план, простой и очевидный, все же мог провалиться.
Руки Дмитрия, до того покоившиеся на её лопатках, легли на талию, сцепившись в замок.
– Одних только показаний Татьяны достаточно, чтобы заключить его под стражу. Нам нет нужды пытаться подловить его на новом злодеянии, тем более что неизвестно, удастся ли раскопать на него еще что-то.
– Но хватит ли их, чтобы судить его по всей строгости?
– Не тревожься за это, – успокаивающе дотронувшись губами до её волос, Дмитрий расслабленно улыбнулся, наслаждаясь их недолгой близостью. – Я клянусь тебе, что, попав единожды в застенки Петропавловки, князь Остроженский оттуда уже не выйдет.
Ставшие крепче объятия невесты дали ему понять, что она приняла его слова на веру, а мерное биение её сердца, так отчетливо ощущаемое, убедило – она уже не так взволнована и напряжена, как это было в момент её внезапного появления в библиотеке.
Он бы с радостью стоял, удерживая её в своих руках, хоть целую вечность – их минуты наедине, в теплой неге и без тяжелых мыслей, были слишком редки, – но стоило возвращаться к делам (или, если говорить вернее, к делу, озвученному только что), да и не помешало бы все же разузнать, отчего Кати не дождалась его письма.
Опустив руки и отступив назад – всего на шаг, такой, чтобы можно было спокойно посмотреть в лицо невесте, – Дмитрий попытался увидеть то, о чем она не хочет говорить, но все же озвучил вслух вопрос, что она уже слышала сегодня:
– Почему ты приехала так рано?
– Если я скажу, что мне не достает терпения ожидать чего-то слишком важного, ты мне не поверишь?
Голос её был вновь ровным, будто бы она беседовала с кем-то едва знакомым и была вынуждена держаться официальной вежливости; доверию касаемо произнесенных слов это ничуть не способствовало. Дмитрий бросил на нее пронзительный взгляд, Катерина едва заметно сглотнула. От прежней легкой атмосферы, окутывающей уютным коконом, не осталось и следа.
– Я больше не могу оставаться при Дворе.
Гранитной плитой упало понимание случившегося. Ожидаемого, но отталкиваемого ежеминутно.
– Ты все же?..
Он не успел закончить негромкой фразы, когда слух резануло неотвратимое «Да». И даже последовавшие за этим слова о том, что все – лишь фикция для князя Остроженского, – не могли сгладить эффекта, произведенного признанием. В ней и вправду столько…
…страха?
…жертвенности?
…любви?
Наверное, именно так она чувствовала себя, когда вскрылась правда о его «гибели» и участии в авантюре по выведению князя Остроженского на чистую воду. Именно такое опустошение, делящее душу пополам с хаосом, в ней царило. Именно так ударило осознание, что между ними всегда будет стоять еще что-то. Более важное. Пока друг для друга они продолжат оставаться на второстепенных ролях.
Ведь они могли обвенчаться тайно и просто сбежать, не заботясь о том, что станет с остальными. Выбрать чувство, а не долг. Перед отечеством, семьей, совестью.
Точнее – они бы не смогли.
Какая горькая ирония – их союз и впрямь идеален. Два человека, не способных позволить себе просто быть счастливыми и закрыть глаза на кем-то придуманные понятия, ставшие мерилами этого времени.
– Твоя жертва не будет напрасной, – одними губами произнес Дмитрий, с осторожностью обхватывая её тонкую кисть и оставляя почти невесомый поцелуй на изумруде обручального кольца.
Он был обязан закончить все последним шагом, чтобы не слышать больше, как ломается все внутри нее на части. Не видеть пустоты в родной зелени глаз.
А после свадьбы – позаботиться о её возвращении ко Двору.
***
Германия, Дармштадт, год 1864, сентябрь, 30.
Высокие напольные часы показывали начало седьмого, когда тихие шорохи в спальне прервали чуткий сон цесаревича. Он и без того несколько раз за ночь просыпался оттого, что из-за неудобного положения затекшие мышцы начинали давать о себе знать – особенно усердствовали спина и шея. Все же, провести ночь в кресле было не лучшей мыслью, однако смущать и без того измученную Катерину он не желал, а потому, рассудив, что сутки лишений хуже не сделают, убедил её занять постель. Была бы в спальне кушетка, он бы устроился на ней, но увы – интерьер поражал своим аскетизмом. Уйти же в другое помещение он не мог, опасаясь за Катерину, да и за достоверность легенды, которую требовалось подарить всему Двору (хоть и идея эта ему не особо нравилась).
Стоило только солнцу обозначить свой подъем, как остатки сна слетели и с Николая, и, по всей видимости, с Катерины: зашуршало отброшенное покрывало, аккуратно опустились на пол босые стопы, под которыми едва слышно скрипнули половицы. Цесаревич неосознанно вслушивался во все, что происходило рядом, сам не смея пошевелиться; сохранял прежнее положение, не открывая глаз, но готовый в любой момент подняться.
Хотя соблазн был велик – ночь подарила ему возможность запечатлеть в своей памяти её расслабленное лицо, пока она спала, крепко прижимая к себе край тонкого одеяла, словно желая защититься от чего-то; но ничуть не меньше хотелось прикоснуться к этой почти интимной картине, что открывалась в момент пробуждения, когда взгляд еще подернут дымкой сна и по-детски беззащитен, а во всем естестве прослеживается блаженная нега, истлевающая с каждой секундой погружения в реальность нового дня.