Смущенно улыбаясь в ответ на аплодисменты, та приблизилась к государыне, дабы поцеловать протянутую ей руку. Несмотря на то, что все ее действия выглядели искренними, что-то во взгляде, покорно опущенном в пол, было настораживающим: Катерина не могла объяснить охватившего ее беспокойства, но на мгновение показалось, что в прозвучавших ранее сплетнях крылась частица правды. Долгорукова склонила голову, но не преклонилась — уважение не шло от сердца. И одно лишь это заставляло испытывать к ней легкую неприязнь.
Государыня же, даже если и знала куда больше своей фрейлины, ничем не выказала личного отношения к той, что была выделена среди прочих ее супругом: коротко поблагодарив ту за чудесное чтение, она поднялась со своего места, чтобы проследовать за начальницей института в столовую. Знакомство с институтскими талантами на сем было завершено, и визит Императрицы подходил к концу, что вызывало печальные вздохи и взгляды девочек. Впрочем, как успела заметить Катерина, Долгорукова к этим разговорам не присоединилась, предпочтя им компанию своей младшей сестры.
За трапезой, сидящая подле своей государыни княжна невольно заметила, как подошедший к Долгоруковой офицер — из тех, что сопровождали Марию Александровну сегодня — достав из-за отворота мундира конверт, передал его ей. Катерина, уверяющая себя в том, что не пристало воспитанным барышням дознаваться до чужих тайн, старательно отгоняла мысли о всяческой связи этого письма с Императором. Право, быть может, при дворе у юной воспитанницы Смольного имеется поклонник, и она ведет с ним романтическую переписку? Какая глупость — думать, будто автор того послания сам царь.
Мельком брошенный на Марию Александровну взгляд уверил Катерину в том, что не одну ее посещали подобные мысли: Императрица, похоже, весь день держала в поле зрения Долгорукову, и тоже питала сомнения касаемо этого короткого контакта приближенного к государю офицера и «смолянки». В очередной раз княжне подумалось, что изредка хочется сменить высокий статус на крестьянскую долю — в царских семьях не бывать ни сказке, ни счастью. И вырваться из этой трясины тем, кто поневоле в ней оказался, нельзя.
Сердце не заставить замолчать.
Возможно, именно тягостные мысли стали причиной отсутствия аппетита у государыни, что едва ли притронулась к жаркому, хотя сама она ссылалась на то, что после надлежало посетить благотворительный обед в Воспитательном доме, с устроением которого ей помогала Александра Петровна — супруга Великого князя Николая Николаевича, урожденная принцесса Ольденбургская, ныне не только Великая княгиня, но и представительница Совета детских приютов, частая гостья в гимназиях и больницах. С Марией Александровной их нельзя было назвать подругами, однако Императрица относилась к ней с подобающим теплом и расположением, часто беседовала о делах общины.
Катерина, держащаяся, как и полагалось, на расстоянии, но не отходящая от государыни излишне, наблюдала в глазах той бескрайнюю усталость, появившуюся после визита в Смольный, и, невольно хмурясь, теребила край перчатки. Николай, присоединившийся к матери с ее свитой уже на подъезде к набережной Мойки, проявил редкое чутье, тут же обратившись к Катерине с вопросом о настроении и самочувствии Марии Александровны: он лучше других знал, что та не станет жаловаться, а вот наблюдательная княжна вполне могла бы рассказать ему правду. Однако, на сей раз Катерина как-то помедлила и пояснила, что это обычная усталость, и не стоит беспокоиться понапрасну. Цесаревич, ничуть не удовлетворенный подобным ответом, с минуту раздумывал, стоит ли допытываться, но все же что-то заставило его отказаться от этой мысли — то ли безжизненное лицо Катерины, тенью следующей за государыней, то ли вновь загорающаяся улыбка матери, принимающей учтивые поклоны членов Опекунского совета и некоторых воспитанниц дома.
Немногим позже, когда Императрица, выслушав все просьбы и даровав несколько произведений французских просветителей библиотеке дома, отправилась на смотр воспитанниц, как делала всякий раз, и свита последовала за своей государыней, Николай, не оставивший желания узнать, случилось ли что при посещении Смольного, вновь приблизился к Катерине, чуть отставшей и отчего-то побледневшей. Опасения за ее самочувствие заставили цесаревича держаться рядом, в готовности оказать поддержку.
— Мне кажется, или черная тоска сегодня вопреки празднику передается по воздуху? Сначала Maman, теперь Вы, — шутливо нахмурился Николай, желая тем самым отвлечь княжну от ее безрадостных мыслей. — Источник болезни искать в Смольном, или он перенесся и сюда?
— Дмитрий всегда мечтал, что наш дом будет полон детского смеха, — медленно, прокручивая в пальцах обручальное кольцо, проговорила Катерина; во взгляде ее, направленном на демонстрирующих Императрице результаты своего труда девочек, читалась безграничная тоска. — Мы думали взять кого-нибудь из Воспитательного дома — он даже говорил об этом с государем, — как-то болезненно приподнялся уголок губ в ответ на это светлое воспоминание. — Знаете, мы даже спорили, кто это будет: Дмитрий так хотел девочку, чтоб с такими синими-синими глазами…
А еще она часто представляла, как будут выглядеть их собственные дети: каким храбрым и честным будет сын, какой благородной и самоотверженной — дочь, ведь им передадутся лучшие качества их отца. И совершенно точно у них будет его взгляд: понимающий, теплый, ласковый. Они будут дружны — а как иначе? — и во всем станут поддерживать друг друга. И они обязательно станут предметом гордости своих родителей. Катерина не думала, что готова сейчас быть матерью, но знала, что если бы того захотел Дмитрий, она бы и слова против не сказала: она уже любила этих детей и их семью.
Его гибель стала тем, что дало ей понять, сколь дорог ей был жених, и сколь мало в их обручении было отцовской договоренности. Она была готова вручить ему свою жизнь и верность, без остатка.
Или, по крайней мере, думала так.
Прикрыв задрожавшие губы ладонью, Катерина на мгновение отвела взгляд в сторону, уговаривая себя успокоиться: эта тоска была сейчас совершенно не к месту. И слова ее — тоже.
– Я.. простите, Ваше Высочество. Мне не стоило говорить всего этого.
– Катрин, я Ваш друг, – Николай, на лице которого промелькнула тень вины, осторожно коснулся её поднятой руки. – Вы можете говорить мне абсолютно все, даже если это кажется Вам сущей нелепицей.
Их глаза встретились лишь на несколько секунд, проведенных в тишине; сожаление и что-то совершенно не читающееся в синеве, борьба с собой и благодарность — в тусклой зелени. Рука опустилась, прощаясь с недолгим теплом. Губы дрогнули.
Быть может, эта неуверенная, короткая улыбка еще была далека от той, что желал видеть цесаревич, но с ней лицо княжны перестало походить на посмертную маску. И он сделает все, что в его власти, чтобы однажды тень этой улыбки отразилась в зеленых глазах.
Он обещал. Матери и себе.
Комментарий к Часть II. Зеленоглазая душа. Глава первая. О чем молчат твои глаза
Год. Ровно год с момента первой публикации. Полтора - с момента начала работы над историей. Два с половиной - с момента появления не дающей покоя задумки. Какое-то скомканное авторское спасибо и попытка понять, где взять силы до самого конца.
========== Глава вторая. И станет ночь длиннее дня ==========
Российская Империя, Санкт-Петербург, год 1864, март, 29.
— Его Высочество, похоже, питает к тебе теплые чувства, — бросила хитрый взгляд над книгой, что держала в руках, Сашенька. Катерина, которой была адресована сия фраза, вздрогнула и медленно обернулась, удерживая на лице крайне недоуменный вид, однако глаза ее выражали… испуг? Жуковская и сама не поняла, что за эмоция там была, поскольку исчезла она столь же быстро, сколь и появилась, но не увидеть того, как верно оказалось почти в шутку брошенное предположение, было сложно. По крайней мере, с ее развитой при Дворе наблюдательностью.