— Вы столь невысокого мнения о моих способностях?
— Что?
Похоже, не только она потеряла возможность связно мыслить; между частями их короткой беседы прошла целая вечность — во взгляде цесаревича читалось недоумение, впрочем, довольно быстро уступившее место запоздалому пониманию. Усмешка, столь привычная и теплая, вернулась.
— Я готов позволить Вам всадить пулю в каждое окно первого этажа, но не слишком высокого мнения о размере государственной казны, которую придется опустошить для нового ремонта.
Учтиво коснувшись губами тыльной стороны ладони своей спутницы, Николай позволил ей нырнуть в полумрак кареты и после поднялся внутрь сам. Бросив короткое «трогай!», он захлопнул дверцу, краем глаза замечая, как Катерина нарочито отодвинулась к самому дальнему углу и изобразила крайнюю заинтересованность пейзажем за окном, словно бы еще не осточертел ей вид на Адмиралтейство.
Никоим образом не комментируя это, цесаревич улыбнулся. До конца пути никто из них не проронил ни слова.
***
В раннем детстве за военной подготовкой цесаревича следил его венценосный дед, Николай Павлович; проверки он проводил и для некоторых младших внуков — Александра, Владимира, но к старшему он всегда был более расположен, и потому нередко присутствовал на его занятиях, а после даже несколько раз брал с собой на охоту. Ему не было еще десяти, когда он подстрелил первого в своей жизни оленя и был взят на «настоящую взрослую» медвежью охоту, а после любимая царская забава русских императоров прочно вошла в его жизнь. Однако не только в стрельбе из ружья преуспел юный Наследник престола — пистолет давался ему ничуть не хуже, даже при том, что куда большую склонность к военному делу имел Саша, получивший на именины личный комплект, созданный тульским мастером. Но если в умении попасть в цель даже с закрытыми глазами Николай не сомневался, то выступать в роли учителя ему еще не приходилось, и оттого разум его сейчас был не спокоен; слишком многое зависело о него, слишком многим приходилось рисковать.
Он был бы рад никогда не протягивать Катерине пистолета — ни своего личного, ни иного — но находиться рядом с ней ежесекундно или хотя бы приставить охрану в достаточном количестве не имел возможности. Он верил в ее способности, в ее смелость и остроту ума в критической ситуации, но в первую очередь она была женщиной, и воспитание, привитое с молоком матери, требовало делать все для ее защиты.
Или же до последнего следовало не давать никому понять, что эта женщина способна постоять за себя.
Именно по этой причине он решил упражняться в стрельбе за пределами Зимнего: можно было остаться во дворце, заняв одну из комнат, где он сам и его братья нередко оттачивали свои навыки владения огнестрельным оружием, однако что-то — возможно, даже бессмысленная паранойя — настаивало держать происходящее в секрете.
— Держите.
Гладкое темное дерево послушно легло в руку, изящные линии на металле вызывали крайний интерес, но времени на любование оружием не было; обняв ладонью рукоять, Катерина с легким опасением разместила указательный палец на спусковом крючке и замерла, пытаясь вспомнить, как держал пистолет ее брат, когда однажды ей удалось подловить его во время урока. Он выглядел так небрежно-расслабленно, спокойно, сохранял отменную стойку и правую кисть за спиной, словно бы танцевал с дамой на великосветском приеме, а не целился в очередную мишень. Бесспорно, их физические силы были несравнимы — Петра с детства обучали стрельбе, а она разве что могла угрожать преступнику вилочкой для устриц, но все же тень разочарования промелькнула на ее задумчивом лице, когда с усилием натянутая рука качнулась из стороны в сторону. Сохранять баланс оказалось практически невозможно.
— Дуэльная стойка действительно подразумевает вытянутую от плеча руку, — кивнул наблюдающий за ней цесаревич, — но Вам, смею надеяться, вызов принимать не придется, поэтому достаточно уметь из более простой позиции попасть в противника. Времени целиться, вполне возможно, не будет, так что стрелять лучше из упора. Расслабьте руку и начните подтягивать запястье к себе.
Катерина осторожно согнула локоть, стараясь удерживать оружие все так же перед собой. Стоило это сделать, как немалый вес перестал отчетливо давить на напряженные мышцы, и даже, кажется, дрожь ослабла. Однако если б только одно это влияло на удобство управления пистолетом: пожалуй, даже броситься на преступника с ножом было бы легче, и княжна, бесспорно, предпочла бы этот вариант, если бы не присутствовала высокая вероятность наличия огнестрельного оружия у ее противника. Стиснув зубы, она пыталась найти комфортную позицию, то сильнее подтягивая кисть к себе, то отводя от груди.
Николай, намеренно давший ей такую возможность, скользя взглядом по неуверенно колеблющейся фигуре, оценивал стойку, раздумывая над тем, как лучше ее скорректировать: если бы речь шла лишь о дуэльном мастерстве, проблем бы не возникло, но Катерина должна была научиться обращению с пистолетом в движении, в критической ситуации. И это накладывало определенные требования абсолютно на все.
— Вы напряжены, — прокомментировал Николай, — а рука, напротив, слишком свободна, — осторожно накрыв ладонью ладонью ее запястье сверху и надавив, он продолжил, — она должна быть согнута ровно настолько, чтобы создать упор в локте. Чувствуете?
— Запястье не уходит больше вниз? — глухо предположила Катерина, пытаясь как можно точнее определить то, на чем акцентировал ее внимание цесаревич. Тот улыбнулся и, понимая, что стоящая к нему спиной княжна этой эмоции все равно не увидит, подтвердил ее правоту:
— Именно. Если оружие нельзя увести с линии взгляда — положение руки верное.
Ладонь скользнула с запястья вверх; дорожка, что она прошла, отозвалась покалыванием, и все, что оставалось Катерине — молиться, чтобы ее реакция осталась незамеченной. Мягкое давление на плечо и тепло где-то в районе талии, куда легла вторая рука. В том, что это занятие для нее станет мучительным, сомнений иметь не приходилось, но надежда на то, что оно пройдет чуть легче, пыталась теплиться где-то внутри. Там, где билось о ребра сумасшедшее, глупое сердце.
— Не разворачивайтесь боком к цели, — пояснил свои действия цесаревич, — смотрите на нее прямо: держать курс станет намного проще, рука получит дополнительную опору. Равновесие зависит от того, как Вы поставите спину и ноги, — продолжил Николай, отходя от нее, — выведите вперед опорную и немного подайтесь вперед, иначе после выстрела Вы рискуете оступиться и упасть. — Понимая, что сейчас объяснять положение корпуса нет смысла, он добавил: — Попробуйте выстрелить из той позиции, которая сейчас Вам покажется удобной: только прочувствовав отдачу, Вы поймете, как должны держаться.
Катерина сдержано кивнула, будучи полностью сконцентрированной на маячащей впереди круговой мишени; пытаясь представить себя непоколебимой скалой, она все же для пущей уверенности поместила и вторую ладонь на рукоять из березового капа, свободный указательный палец лег поверх уже находящегося на спусковом крючке. Несмотря на то, что перед ней расплывалось картонное безжизненное изображение, внутренняя дрожь отчего-то не унималась, как если бы она целилась в человека или хотя бы зайца. Подавив в себе острое желание зажмуриться, напротив, сильнее распахивая глаза, она резко с усилием нажала на фигурную стальную скобу; тугой ход, защищающий от случайного непоправимого жеста, сейчас был не лучшим выбором.
Неожиданный — как бы она ни готовилась к нему — звук, прокатившийся по помещению, вызвал какой-то тяжелый вздох, и вместе с ним она сделала большой шаг назад, силясь удержаться от падения. Рука еще в момент выстрела ушла в сторону, тем самым смещая линию огня: цесаревич нарочно увеличил долю пороха, чтобы усилить пробивную способность оружия.
Ожидать с первой попытки великолепного результата было бы глупо. При всей своей неосведомленности в некоторых вещах, Катерина не питала иллюзий относительно собственных способностей. Сейчас ее разум занимали новые ощущения, порожденные чем-то, к чему, возможно, она бы никогда не прикоснулась, если бы не череда трагических событий. Непроизвольно оглаживая пальцем шероховатую вязь, инкрустированную золотом, она смотрела на дамасскую сталь ствола и пыталась распознать те эмоции, что будили в ней эти прикосновения. Что-то сродни восторгу, детскому, словно перед ней разворачивалось настоящее чудо.