Они показали ей дом. Это был замечательный дом, и в окнах были вставлены настоящие стекла. Но Милли провела по подоконнику пальцем, и он почернел. А пыль на каминной доске отлично годилась, чтобы написать на ней «Милли».
— Красивый дом, — произнесла Милли и закашлялась.
— Может, здесь немного пыльно, — признал Гарри. — Но теперь, когда у меня есть жена….
— Жена, — повторила Милли и прошла на кухню. О, это было зрелище! Но Милли и словечка сердитого не проронила.
— Ого, какая большая кастрюля! — воскликнула она. — Тесто для оладьев? Зачем так много? А солонины сколько!
— Это на сегодняшний вечер, — скромно заметил Гарри. — Мы с братьями любим поесть. Мы не ели как следует с тех пор, как готовим сами, но теперь, когда у меня есть жена….
— Жена, — сказала Милли и пошла в умывальню. Та была полна полотняных рубашек — горы рубашек, и все нуждались в стирке.
— Сколько стирки! — сказала Милли.
— Ну да, — ответил Гарри довольно. — На нас с братьями одежда горит, на всех семерых. Поэтому ее надо стирать и чинить, стирать и чинить. Но сейчас-то…
— У тебя есть жена, — закончила Милли, сглотнув. — А сейчас, мужчины, все вон из моей кухни, пока я готовлю ужин. Выметайтесь! — она улыбнулась им, хотя ей было совсем не до улыбок.
Я не знаю, что она сказала, когда осталась одна. Знаю, что мог бы произнести в такой ситуации мужчина, и полагаю, она высказалась примерно так же. Уверен, что хотя бы один раз ей в голову закралась мысль о монетах в чулке и о том, как теперь добраться до города. А потом ее глаза наткнулись на гигантскую кастрюлю с тестом, и, вспомнив все, что произошло с ней в этот бесконечный день, она захохотала так, что аж слезы выступили.
Затем нашла чистый носовой платок, вытерла нос, пригладила волосы и приступила к работе.
Такого ужина не было у парней в течение всех этих долгих месяцев, и они оценили его по достоинству. Уплетали так, что за ушами трещало, но Милли ни словом не обмолвилась про их манеры. В смысле, тогда не обмолвилась; потом-то о-го-го сколько говорила. Тем вечером она просто сидела и смотрела на них, и глаза у нее ярко сияли.
Когда все наелись до отвала и ужин закончился, Ховард воскликнул: «Миссис Гарри, вы чудо, миссис Гарри!» — и остальные подхватили: «Чудо!» — и даже Хоб. И Милли видела, что это от всей души.
— Спасибо, — сказала она мягко. — Спасибо всем вам. Ховарду, Оззи и всем моим братьям.
Через три месяца парни готовы были отдать за Милли жизнь; что же касается Гарри, он обожал даже землю, по которой она ходила. При такой работе, понятно, она все худела и худела, черты лица совсем заострились, — но она не жаловалась. Она знала, чего хочет, знала, как этого добиться, — и просто ждала своего часа.
В конце концов даже Гарри заметил, как она исхудала.
— Присела бы да отдохнула, Милли, — сказал он, наблюдая, как она носится по кухне, делая шесть дел одновременно.
Но она только засмеялась.
— Я готовлю на тебя и всех твоих братьев, а это, знаешь, требует времени.
Он поразмыслил, хотя вслух ничего не сказал. Но однажды оказался рядом с ней в умывальне, а потом во время уборки, — она словно истаивала с каждым днем — и все спрашивал, почему она не отдохнет чуток. Последний раз он даже стукнул кулаком по столу.
— Ты крутишься как белка в колесе, кожа да кости остались! Это мы довели тебя. Готовить на всех, обстирывать всех, убираться за нами, — так больше не пойдет!
— Ну, Гарри, — спокойно ответила она, — это и так скоро прекратится. Я в положении, а женщина в положении не может выполнять всю ту работу, которую она делает обычно.
Когда Гарри пришел в себя от такой новости, он собрал семейный совет и всё там выложил. Милли надо разгрузить, с этим никто не спорил.
Она незаметно подвела разговор к нужной теме, и в конце концов братья решили, что теперь должен жениться следующий по старшинству, Холберт: его жена возьмет на себя часть работы Милли. И следующим утром принаряженный Холберт отправился в город добывать себе половину. Он вернулся домой один, расстроенный и подавленный.
— Они не хотят за меня, — произнес он скорбно. — Ни одна не захотела. Ни одна из четырнадцати.
— Почему? — спросила Милли.
— Ну, — сказал Холберт, — похоже, они слышали, что на нас семерых еды не напасешься, опять же стирка. И они говорят, что только полная дура может выйти замуж в такую семью, и что они не понимают, как ты это терпишь.
— Вот как? — произнесла Милли, и ее глаза сверкнули. — Ну, теперь твоя очередь, Харви.