Я покупаю ей продукты. И слежу, чтобы у ее кошек был органический корм, который, как она твердит, им нравится. Деньги, которые я зарабатываю на воровстве, я отдаю ей, дабы помочь оплатить счета, хоть она никогда и не хочет их брать.
Я делаю все, что могу, чтобы помочь, потому что на самом деле она помогает мне так же, как и я ей. Знаю, что однажды мне придется обратиться к ней за помощью. Однажды, когда я не смогу присутствовать здесь, Нонна будет единственным человеком, который сможет быть рядом.
Она знает, где я храню свою заначку. И я сказал ей, что если со мной что-то стрясется, она должна взять деньги и позаботиться о моей маме.
У меня больше никого нет.
Восьмидесятилетняя женщина — это моя спасительная благодать.
— С ней все в порядке, — отвечаю я, не желая волновать ее. — Она отсыпается.
Нонна поджимает губы.
— Я принесу запеканку с тунцом.
Бесполезно спорить или напоминать ей, что я пиздецки ненавижу тунец, поскольку Нонна — часть моей хреновой дисфункциональной семейки, — и я не променял бы это ни на что на свете.
ЧЕТЫРЕ
ВЕЛИКАЯ КАРСОНОВСКАЯ СТЕНА
По дороге домой из школы я решаю срезать путь через лес. Я всегда чувствовала себя в безопасности, затериваясь в окружении деревьев. Когда я была мелкой, лет так в пять, я сошла с площадки для кемпинга, где мы с родителями оставались на каникулах. Помню, как забрела в гущу деревьев и обернулась, чтобы посмотреть, как их походный костер все уменьшался и уменьшался издали.
В конечном счете я обернулась, чтобы увидеть темноту. Только небо, разделенное на части сквозь деревья, освещало мне путь, и я ощущала себя взлелеянной, будучи схваченной лесом. Оглядываясь назад, я понимаю, что это было ненормальной реакцией, поскольку большинство детей, вероятно, кричали бы.
Однако живее я себя никогда не чувствовала.
Я отсутствовала восемь часов, пока меня искали поисковые отряды, но казалось, что это были считанные минуты: я была загипнотизирована ветками и существами, что ползали вокруг моих шажков.
И вот теперь я оказываюсь в знакомой местности, бродя по чаще леса. Здесь очень холодно и сыро, а дымка тумана описывает круг моих движений. Мое дыхание застывает в воздухе, и единственные слышимые мне звуки — это мои шаги и голосящие птицы над головой, радующиеся моросящему дождю.
Мне кажется, что я в раю, пока безмятежность не разрушает смех, эхом отдающийся вдалеке, и звук бьющегося стека. Меня бесит мысль о том, что кто-то разрушает это замечательное место.
Я иду в направлении звука и вижу сломанную мебель, расставленную по кругу, и расчищенную грязную зону в центре. Разведён слабый костер, который с трудом разгорается под каплями дождя.
Парни под воздействием чего-то дурачатся. Я вижу Фосса, тупоголового серфера с кудрявыми длинными волосами из школы, который все время смеется. Счастливый тупица. Здоровяка, имя которого я не знаю, но я слышала, как они называют его Черпаком. Думаю, они используют его, чтобы сбивать игроков на футбольном поле. И, наконец, Блейка, сидящего, как покойник, на одном из стульев и выглядящего как модель в своем пиджаке и с зачесанными назад черными волосами в тон своим глазам.
О нем я ничего не знаю. Он не подходит под шаблон футболиста, но предполагаю, он атлетически сложен и, возможно, стратег.
Он наблюдает за огнём, не обращая внимания на двух других.
Я нахожусь на некотором расстоянии, чтобы не быть замеченной. Я начинаю пятиться, чтобы ещё больше утаиться за стволом большого дерева, когда мое тело наталкивается на какую-то стену.
— Малышки не должны никогда прогуливаться в одиночку по лесу.
Это Карсон, и стена, о которую я врезаюсь — его большая, мускулистая грудь. Я поворачиваюсь лицом к нему, и эти льдисто-голубые глаза изумляют меня. Его густая копна светлых волос, спадающая на лицо, — это, откровенно говоря, чистый секс.
— Дарси. — Его забавляет мое потрясенное лицо, когда он смотрит на меня.
Линия его подбородка безупречна, на нее падает легкая светлая тень. Я не позволю себе стать очередной цыпочкой, которая западет на его внешность и статус. Я не такая и таковой никогда не стану. Но, черт побери, мое тело усложняет мозгу контролировать ситуацию.
— Карсон, — отвечаю я.
— Да? — его обаяние омерзительно, и мне кажется, что я будто загораюсь.
— Что ты тут делаешь? И почему твои парни поганят лес?
— Я охочусь на кроликов, малышка.
— Кроликов? — я в ужасе и чувствую, что моя кровь начинает закипать.
И тут на поляну врывается жилистый бледнокожий мальчишка без рубашки, визжащий, как свинья, поскольку, видимо, переступил через огонь, спеша убежать. Задыхаясь, он бросается очертя голову ко мне, и, клянусь, его глаза наливаются кровью, когда он умоляюще глядит в мои.
Он хватает меня за плечи своими костлявыми белыми пальцами и дышит мне в лицо холодным воздухом.
— Беги!
Карсон поглядывает на свои часы, пока мальчишка, пошатываясь, пытается затеряться в лесах; его спина покрыта следами ударов плетью и грязью, а ноги босые. Я не могу отделаться от мысли, что здесь происходит нечто очень плохое.
— Не переживай, это всего лишь игра, — произносит Карсон, поворачивая мои раскрасневшиеся щеки к себе лицом.
— Игра?
— Хочешь сыграть? — он улыбается мне, откидывая волосы с моего лица, которые я с раздражением стряхиваю.
— Сомневаюсь, что мне нравятся твои игры.
— О, но тебе бы понравилось, — говорит он. Он поднимает меня, как куколку, отчего я обхватываю ногами его талию. Я оказываюсь прижата к дереву, а его губы касаются моих.
— Это игра, в которой я бы позволил тебе победить, Дарси, — шепчет он мне в губы.
— Опусти меня.
— Да?
Я не борюсь. Должна бы, но мой мозг на перерыве.
— Да, пожалуйста, — говорю я ему в губы.
— Скажи это еще раз, — произносит он, улыбаясь и прижимая меня к себе еще крепче.
— Пожалуйста, опусти меня, Карсон. — У меня сердце колотится.
Ненавижу этого парня. Правда ненавижу.
Он осторожно ставит мои ноги на землю и поправляет мне юбку.
— Встретишься со мной вечером?
— Мне нужно помыть голову.
— Нет, это не так.
— Что ты делаешь с этим пацаном?
— Вечером, Дарси.
Он свистит своим громилам, которые откликаются, как выдрессированные псы.
— Время вышло, мальчики! На охоту! — кричит он, и трое парней разбегаются в разные стороны в лес.
Карсон снова переключает свое внимание на меня. Его глаза пронизывают меня до глубины души, видя насквозь все мои попытки устоять перед ним.
— У меня здесь есть кое-какие дела. Жду тебя в восемь у опушки леса.
— Нет, не будешь ждать.
— У меня будет подарок для тебя.
— Меня это не колышет. Меня здесь не будет.
— До скорого, — говорит он и целует меня в щеку, а затем убегает, чтобы присоединиться к игре.
Надеюсь, что с этим мальчишкой все будет в порядке. Не знаю, стоит ли мне присоединиться и тоже поискать его, либо просто не совать нос в чужие дела и валить домой.
Чувствую себя жалкой, однако иду домой и молюсь, чтобы завтра увидеть этого мальца в школе. Почему мужики должны быть такими жестокими?
Мне нужно объявиться в восемь и отрезать ему член. Почему у меня такие мысли? Временами мне кажется, что у меня с башкой не все в порядке.
У меня миллион веточек в носках, и я иду на задний двор, чтобы стряхнуть грязь с туфель на крыльце.
— Почему ты опоздала? — моя тетя стоит у задней двери с фартуком, завязанным вокруг ее внушительного живота, и со скрещенными полными руками.
Не дожидаясь ответа, она лупит меня ложкой по макушке и пыхтит.
Я почти ничего не чувствую, и мне интересно, не оцепенела ли я и снаружи.
Войдя внутрь и придерживая свою обувь, я чувствую запах свежеиспеченного пирога, который есть мы не будем. Он будет для всех прихожан, достойных этого, а не для таких язычников вроде меня, что срезают путь через лес.
Я рада, что со мной играют в молчанку, пока противни ударяются о раковину. Меньше всего мне хочется говорить о своем дне.
Я поднимаюсь наверх, в свою комнату, оформленную моей тетей. Она вся в распятиях. Кровать застелена, а дядя сгорбился над ящиком с нижним бельем, роясь в нем и что-то бормоча под нос. Я должна бы передернуться, но я настолько безразлична к жизни, что просто прочищаю горло.
Он выпрямляется.
— Плановая проверка на наркотики, дочь моя.
Я плюхаюсь на кровать, и он протягивает мне пластиковую баночку, в которую я должна помочиться. Он ожидает моего ответа.
— Благодарю, дядя Рэй. Скоро принесу ее Вам.
— Ты сделаешь это сейчас, прежде чем спустишься к ужину! — говорит он, как строевой сержант.
Без понятия, почему сжигание нескольких фиговин делает меня наркоманкой, ну да, подумаешь.
Дом, милый дом.
Теперь это моя жизнь. Когда-нибудь они потребуют страховку дома, когда эта чертова дыра сгорит дотла.
Я выигрываю при любом раскладе.