— Я не улизнул, — заявляю я, наслаждаясь тем, как дрожит ее нижняя губа. — Я спокойно вышел из дома, который ограбил.
Ее рот приоткрывается.
— Твоя очередь.
Она облизывает свои губы, отчего я воспламеняюсь.
Не в силах остановиться, я провожу пальцем по ее пухлой нижней губе.
— Что такое? Язык проглотила?
Ей не по душе, что я намекаю на ее слабость, потому так я и поступил. Она ударяет меня по руке, показывая мне упрямого крольчонка, который, как я знаю, таится под поверхностью.
— Я подожгла его, потому что не играю с огнем, если только не хочу обжечься. Я подожгла куст, потому что хотела почувствовать… кое-что.
— И это сработало? — тихо спрашиваю я; настроение вскоре переходит от игривого к угрюмому.
Глядя на меня из-под длинных ресниц, она качает головой.
— У каждого действия имеются последствия… и это — мое, — повторяет она, не прерывая зрительного контакта со мной. — Я не хочу ничего чувствовать, потому что так лучше. Будучи оцепенелой, шепот прекращается; будучи оцепенелой, — поздней ночью, когда все мирно посапывают в своих койках, — шепот, напоминающий обо всем содеянном, прекращается.
Этот образ сильно цепляет, и все, о чем я могу думать — это Джун, прикованная к кровати, напичканная лекарствами зомби.
— Что ты натворила, крольчонок?
У меня перехватывает от нее дыхание, когда она сокращает небольшое расстояние между нами и прижимается своей грудью к моей.
— Кое-что очень-очень плохое, — шепчет она, и от ее сладкого запаха я запотеваю. — И из-за этого я вынуждена жить с тетей и дядей-фанатиками.
— Где твои родители?
Воздух между нами пронизан электричеством, — я ощущаю его вплоть до пят.
Наклонившись ближе, она прижимается своими губами к моим и шепчет:
— Мертвы.
Я тот, кто отстраняюсь… чего и добивался этот крольчонок. Она только что, блядь, поимела мою задницу, и я напрочь голову потерял над всем тем, что она, черт возьми, выкидывает.
Она ухмыляется, и если я когда-либо видывал более сексуальное зрелище, то его я не помню, поскольку оно меркнет по сравнению с этим.
— Хочешь пойти на выпускной вечер?
Мы оба отшатываемся, потому что, какого, блин, хрена?
Я понятия не имею, какого хрена я только что сказал, так как у меня нет ни малейшего намерения когда-либо посещать эту дебильную церемонию. Но когда Дарси, кажется, обдумывает эту идею, мне интересно, не было ли мое краткое пребывание в умопомрачении мгновением ловкого безумия.
— Ладно.
— Ладно, — повторяю я, желая надрать себе задницу за то, что звучу как болван. — Даже и не знаю, что мы должны делать. Я посмотрю «Кэрри», чтобы войти в курс дела.
Она поджимает губы, прежде чем из нее вырывается волшебный смех.
— Хорошо… и мне нужна бутоньерка. Белая.
— Есть, мэм.
Не знаю, как мы перешли от разговора о ее мертвых родителях к выпускному, но, похоже, это обычный день в офисе и для Дарси, и для меня.
Это может привести только к неприятностям… и я, блядь, жду не дождусь.
ПЯТЬ
КОГДА ЛУНА СВЕТИТ ПРЯМО В ГЛАЗА
Принятие душа с кучкой качков — далеко не мой идеальный день четверга, хотя то же самое нельзя сказать о тренере Андерсоне. Он в членовом раю.
— Не показывайте слабость, мальчики! Мы должны господствовать на поле и вне его!
Не совсем понятно, почему эта ободряющая речь не могла подождать, пока мы не будем, блядь, раздеты догола, но чем бы дитя не тешилось.
Футбольная команда стоит под душами, непринужденно переговариваясь друг с другом, а тренер Андерсон незаметно поглядывает на их причиндалы из-за своего клипборда. Всем известно, что он херов извращенец, но все смотрят сквозь пальцы из-за его успеха, который он имел на футбольном поле.
Я не состою в футбольной команде, так как предпочел бы отрезать себе руку и забить ею себя до смерти, но мне нужно было принять душ, прежде чем нанести визит миссис Кингстон. У нее есть монета ограниченного тиража, я видел, как она забирала её у ювелира, когда на выходных в торговом центре выслеживал свой очередной счастливый билет.
Я одарил ее улыбкой, и уже через две минуты она рассказала мне, где живет и в какое время ее муж будет на еженедельной игре в покер. Это будет этим вечером, поэтому я воспользовался душевой в школе, так как сразу после уроков слиняю.
Парни болтают гадости друг другу, отчего я быстро смываю с себя пену, потому что чувствую, как мои извилины погибают, чем дольше я здесь нахожусь. У меня нет никакого интереса к их разговорам о футболе, кисках и пьянках.