Его поджидает соблазн. Что же он сделает?
Пьер запихивает сэндвич в рот, но замирает, не дожевав, когда его взгляд устремляется на стену перед ним.
И это мой сигнал к отбытию.
Пересекая лужайку перед домом, я убеждаюсь, что оставляю за собой грязные следы. Я почти растворяюсь в ночи, однако замираю на месте, когда полнолуние улавливает серебристый росчерк через улицу.
Не знаю почему я останавливаюсь, но такое чувство, будто ноги внезапно приросли к земле.
Чувствую ее глаза прежде, чем вижу их. Как у кошки в ночи, они словно светятся.
Девчонка стоит на обочине; возвышающийся белый дуб заслоняет ее от мира.
Интересно, ждет ли она кого? Она босиком и в белом костюме кролика с капюшоном, так что сомневаюсь, что та ждет машину. Что же она здесь делает в такой поздний час?
У меня нет времени ни на что и ни на кого — и точка, — но в девчонке, которой насрать на то, что она стоит в темноте, что-то есть; ее костюм кролика контрастирует с ночным небом, что интригует меня.
Прежде я ее не видел. А увидев, непременно бы запомнил.
Ее длинные светлые волосы стянуты в два болтающихся хвостика, которые выбиваются из-под надетого капюшона с кроличьими ушками. Серебро, что привлекло мое внимание, исходит от большого серебряного крестика у нее на шее. Здесь, под лунным светом, одетая как белый кролик, она, блин, дух захватывает.
Я пялюсь на нее.
Она пялится в ответ.
Жду, что она отведет взгляд, но этого не происходит.
Она просто стоит под дубом, так же внимательно наблюдая за мной, как и я за ней.
Ее уверенность, как и то, какого хера она здесь делает в такой одежде, пленяет меня, и, вопреки здравому смыслу, я перехожу дорогу.
Тем не менее, я останавливаюсь посреди улицы, не желая стеснять ее. Нужно сохранить пространство между нами.
Засунув руки в карманы своих рваных джинсов, жду, когда она заговорит. Многие девчонки вели бы себя жеманно и, возможно, прикусили бы губу.
Но не эта девчонка.
Вблизи она еще более чарующа, чем издали.
Ее глаза озаряют тонкие черты лица, хотя в них есть и острота. Она поджимает свои алые губы, изогнув брови, не впечатлённая тем, что я вторгся в ее личное пространство. Не совсем привычная реакция от противоположного пола.
Пойманный прохладным ветерком темно-зеленый лист падает с дерева. Он взлетает и приземляется между ее кроличьими ушками. Она оставляет его на голове.
— Его называют белым дубом, потому что свежесрубленная древесина светлого цвета, почти белая, — бесстрастно молвлю я.
Я надеюсь на улыбку или, может, подергивания губ, но ничего. Nada5. Сейчас самое время уйти, не теряя достоинства, однако не могу — вся эта штука с «жить, ни о чем не сожалея» и все такое.
Открываю рот, собираясь выпалить очередной факт, но она обхватывает свое стройное тело руками.
— Ты можешь использовать гугл. Мои поздравления.
— Гугл для ленивых болванов, — без раздумий возражаю я. — Предпочитаю по старинке — книги читать вообще-то. В библиотеке. Вдали от людей.
— Людей не переносишь? — спокойно спрашивает она, смахивая с головы листик. — Не могу понять, почему нет? Выплескивание всей этой забавной достоверной информации должно помочь тебе завоевать кучу друзей.
— Не знаю, почему ты думаешь, что меня это колышет. Друзья хороши только для долгих походов по снегу. Просто спроси Альфреда Пакера.
— Кто такой Альфред Пакер? — От ее заинтересованности я жалею, что не выложил другой факт, чтобы доказать свою точку зрения.
— Колорадский каннибал, — невозмутимо объясняю я, проводя рукой по своей длинной челке. — Золотодобытчик, проголодавшийся во время одного из своих поисков и сожравший свою команду зимой, 1874-го.
Я улыбаюсь.
Она — нет.
Жду, что она отвернется, испытывая отвращение, но она этого не делает, как бы сделали многие.
— Ему, по крайней мере, не нужно было беспокоиться о холодильнике.
Я открываю, но вскоре закрываю рот, поскольку впервые в жизни меня застали врасплох.
— Откуда ты знаешь всю эту фигню?
И тут возник вопрос, что преследовал меня всю жизнь.
Я всегда знал, что я — другой. Сколько себя помню, мне удавалось запоминать информацию и, не испытывая никаких затруднений, пересказывать ее. Кажется, что многие умеют так делать.
Но когда я объяснил маме, как поменять свечи зажигания в ее машине, она поняла: я — особенный. Мне было пять.
Я нечаянно услышал, как механик из местного гаража, мимо которого мы проходили за неделю до этого, рассказывал об этом миссис Мерфи, и это просто запомнилось мне, как и многое другое. Не знаю, откуда мне это известно. Просто знаю… но быть здесь, с этой странной девчонкой, это нечто, чего я не понимаю.