Я смотрю, как он снимает со стены за своей спиной серебряный ключ с брелоком пушистой лапкой белого кролика.
— Пятая комната.
Он кладет ключ на стойку; его глаза-бусинки поглядывают на меня и на ключ.
— Благодарю. — Я быстро беру его и хватаю Дарси за руку, чтобы свалить отсюда.
Но я останавливаюсь на полпути, когда Эрл спрашивает:
— Эй. Знаете, как говорится?
Я стою к нему спиной, и если этот мудила хочет побаловаться, то игра началась, потому что я не в настроении играть в долбанную угадайку.
А вот Дарси — да.
— Неа, как там говорится, Эрл?
Сжимаю ее руку, едва заметно покачивая головой, поскольку нам не захочется спровоцировать его из-за опасения, что он вызовет копов.
Вдруг кабинет заполняет звук измененной версии песни «Не беспокойся, будь счастлив», и я медленно оглядываюсь, видя Эрла, нажимающего кнопку на Большеротом окуне Билли17, и тот широко разевает рот, чтобы спеть нам.
Без понятия, как реагировать, когда Эрл напевает вместе с поющей рыбой.
— Не беспокойтесь, будьте счастливы, — произносит он, подмигивая, а я улыбаюсь ему, стиснув зубы, ибо, что, во имя ныне живущих хренов, происходит?
Я волочу Дарси из кабинета, которая тоже подпевает. Я в курсе, что она потрясена, и это ее способ справиться с той херней, что с нею приключилась. Травмы по-разному влияют на людей, — моя мама отличный тому пример.
Не успеваю войти в комнату, как дверь захлопывается и закрывается за нами. Дарси непринужденно озирается, а я пальцем раздвигаю кружевную занавеску, чтобы убедиться, что Эрл не идет следом. Мы пока что в безопасности.
Задернув тяжелую бордовую штору, я поворачиваюсь, чтобы взглянуть на Дарси, которая все еще напевает себе под нос. Не уверен, как заговорить, но мне нужно узнать, что произошло. Мне нужно узнать, как исправить это.
Как исцелить ее.
— Что стряслось?
Она шаркает ногой по уродливому ковру блевотного цвета, опустив глаза, напевая эту долбанную песню.
— Дарси, поговори со мной. Уверен, что ты впала в шок.
— Тебе-то откуда известно, всезнайка? — и она фыркает.
— Не вздумай, блядь, делать этого, — взываю я, качая головой. — Поговори со мной. Я должен знать о случившемся.
Она, наконец, перестает напевать и вздергивает подбородок, чтобы взглянуть на меня… и сражает меня отрешенностью, которую я вижу в ее глазах.
— Тебе сейчас интересно узнать, что стряслось? — спрашивает она. — Мне бы не помешала эта забота около часа назад, когда…, — но тут она задыхается и мучительно ловит ртом воздух.
Я подбегаю к ней и осторожно обнимаю ее за плечи.
— Просто дыши.
Она отмахивается от меня.
— Не смей говорить мне для чего предназначено тело! Мне не нужны указания об элементарной человеческой функции, охрененное тебе спасибо!
Я отступаю назад и поднимаю руки, словно сдаваясь.
— Я не хочу сраться. Я просто хочу помочь.
— Помочь? — глумится она злобно. Отлично, я хочу, чтобы она разозлилась. — Есть только один способ помочь мне.
— Как?
Мы стоим лицом друг к другу в полном тупике, поскольку следующие несколько секунд навсегда изменят ход нашей жизни.
— Они должны поплатиться за содеянное. Они должны поплатиться, — повторяет она, закрыв уши ладонями и яростно покачивая головой. — Останови это!
— Я постараюсь, малышка. Только скажи мне как. — Ласковое обращение просто вырвалось у меня, и оно казалось естественным.
Осторожно кладу свои руки на ее и медленно убираю их от ее ушей, и наклоняюсь, чтобы заглянуть ей в глаза. У меня было достаточно опыта общения с Джун, чтобы знать, как вести себя с человеком в подавленном состоянии.
Хоть Дарси и намного сильнее моей мамы, она все еще страдает, и если она не посмотрит страху в лицо, он сожрет ее заживо.
— Кто эти люди?
Стены в одночасье надвигаются ко мне, когда Дарси облизывает губы, прежде чем признаться тихим голоском:
— Черпак. Блейк. И Фосс.
Она тяжело сглатывает; похоже даже произношение их имен вызывает у нее тошноту.
— Что… что они натворили?
Только после того как она закончила описывать в подробностях то, что не должен пережить ни один человек, она позволяет пророниться одной слезинке. Я, однако же, стою оцепенелым.
Я смотрю сквозь нее, не в состоянии воспринять ее скверные слова за правду.
— Скажи что-нибудь, — шепчет она, ее нижняя губа дрожит.
Но я не знаю, что сказать.
Не знаю, что и думать.
Ее лицо мрачнеет, и она высоко вздергивает подбородок, позволяя пиджаку, который я накинул на нее, упасть на пол.