- А кто тебя просил, маменька, всем рассказывать, что я женился? Если бы не твой длинный язык и вечное желание похвастаться, то всего этого бы не было. Если бы никто не знал о моей женитьбе, то я спокойно бы возвратился в Брантгольд и жил бы себе без жены. И не пришлось бы мне искать себе вторую жену, чтобы скрыть позор, который меня постиг благодаря той шалаве, которой видите, не понравилось иметь мужа-евнуха…
Так бы и ссорились мать и сын, если бы не нужно было последнему идти читать проповеди другим людям, своим прихожанам. Ну, и что из того, что у самого душа погрязла в грехах! Главное, уметь это умело скрывать, чтобы выглядеть святым в чужих глазах.
107
Из кареты вылетели два мальчугана, один – словно, белокурый ангелочек, а второй, словно черноволосый жеребчик.
- Мамочка, ты едешь с нами. Ура!
Ребята бросились к ней в объятия и еле не удушили своей любовью.
- Да, мои сынишки, я еду с вами, мои мальчики. Без вас жизнь мне не мила. К черту все эти моральные и общественные принципы! Я хочу быть счастливой. И если это грешно, то пусть так и будет. И если я буду гореть в аду после смерти за возможность быть счастливой в этом мире, видеть, как вы растете и взрослеете, то пусть так и будет. Мне все равно. Устала я от добродетели и святости. Мне осточертела людская молва и их осуждение. Надоело постоянно правильно поступать, если это не приносит радости и счастья. Какой из этого прок, вы мне скажите?
Девушка выглядела столь воинственно, читая эту тираду, изливая свою душу, что и не заметила, как к ней подкрался герцог Эштон. Он был таким красивым, что ей дух перехватило. Его черные волосы растрепались и развевались на ветру. Карие глаза светились любовью к ней, и она это видела столь ясно, что это ее ошеломило. Как она раньше не видела этого, не замечала этого? Он же весь светится каким-то неуловимым светом, вокруг него витает такая сильная аура, наполняя его теплом и гармонией, наполненностью жизни и любви. Кетрин стало так хорошо от понимания того, что эти чувства в нем вызывает она. От этого ей хотелось парить в небе, как вольная птица, летать под небесами, на крыльях ветра и любви.
- Кетрин, любимая моя, - единственное, что молвил Ричард, сжав девушку в своих жарких объятиях очень бережно, помня, какой нежный цветок был в его руках, хотя на самом деле ему хотелось сжать девичье тело намного крепче.
- Ричард, любимый мой, - слезы катились градом по красивому личику. – Как я могла подумать хоть на минуту, что сумею жить без тебя? Я такая глупая иногда бываю. Как ты можешь любить такую дурочку, как я?
- Глупышка моя, - мужские пальчики очень бережно стирали слезинки со щек, медленно капающие с девичьих глаз, - я буду тебя любить слепой, косой, хромой… - Мужчина продолжил начатое дело своих рук нежным прикосновением губ; он очень бережно целовал каждую слезинку, слизывая ее языком, наслаждаясь прикосновениями к любимому лицу. - … В этом уродливом наряде и без него. Особенно без него… - При последних словах Ричард показал, насколько будет ее любить без ее монашеской рясы, что была на ней, прижавшись к ней с такой силой, от чего Кетрин очень явно поняла, что тот имел в виду. Их губы слились в жарком, долгом поцелуе, от чего им не хватило воздуха, и лишь тогда им пришлось разъединить свои уста, чтобы снова наброситься друг на друга с такой неистовой силой, громко дыша от нехватки жизненного кислорода, впиваясь в друг друга, наслаждаясь сладкими объятиями, забыв совсем, что они были не одни. И об этом им вскоре напомнили мальчишки, которые стояли в сторонке, наблюдая за родителями, и посмеиваясь над ними.