Месяц и звезды усыпали небо, от чего от их яркого света было настолько светло, будто днем. Набрав ведра воды из колодца, девушка направилась с ними в сторону дома утиной походкой, из-за тяжести бедняжка перегибалась в разные стороны. Отогрев немножко промерзлые ладошки теплым дыханием, миссис Стокми натянула драные, худые варежки и вышла из теплого помещения на собачий мороз, который сразу пробрался сквозь тоненькое платье и шаль к нежному девичьему телу, от чего ее зубы застучали, словно заведенные часы. К счастью ночью не было вьюги, поэтому прочищенные вчера девушкой дорожки не были заметены толстым, белым шаром снега. Набрав дров, которые доходили ей до носа, она медленно двинулась к дому. Вместо того, чтобы обнимать эти бревна, ей следовало обнимать любимого мужа, нежась в теплой постели, а, не замерзая от холода и стужи на улице. Однако, поскольку супруг у нее был нелюбимый, ей приходилось мириться с последним. О теплой постели и любимом муже она могла только мечтать! Не такой грешнице, как она дарована такая милость и благословение небес.
Подкинув дров в комнате свекрови на цыпочках, чтобы матушка мужа не проснулась раньше времени, миссис Стокми заглянула к сынишке в комнату, убедиться, что тот не раскрылся ночью. Укутав малыша одеялом, она поцеловала его в пухленькую щечку, спрятав маленькие ручки под покрывалом, чтобы те не замерзли от того, что комната сына также, как и ее супружеская спальня слабо огревалась, она двинулась на кухню. Затопив печку, Дороти взяла два коврика и вышла снова на мороз. Выбив их на снегу толстой палкой, девушка забежала снова в дом, раскинув чистые ковры на полу в коридоре. Потом она принялась за приготовления завтрака. Так, как Аврора не придерживалась аскетических догм, которых придерживались ее сын, внук и невестка, последней приходилось постараться, чтобы приготовить сытный и вкусный завтрак для любимой свекрови. Безвкусную овсянку и черствый хлеб с чаем уважаемая матушка отца Гаврилия не кушала. От такой скудной пищи она бы заболела уже за месяц, а за два уже бы слегла, а за три так и вовсе умерла от недоедания. Миссис Стокми старшая кушала исключительно деликатесы и разные сласти. Только ради любимой матушки отец Гаврилий тратил деньги на съестные припасы, из которых его жена готовила завтраки, обеды и ужины для своей свекрови. Он же с женой и ребенком кушали простую еду, такую же, которую ели и другие его прихожане, а может еще и скромнее. Кетрин иногда казалось, что слуги, которые были в доме ее отца, лучше ели, чем они. Но девушка не сетовала на свою судьбу, она привыкла к такой пищи, лишь лакомые ароматы иногда прельщали ее испробовать то, что она готовила матушке мужа, ведь устоять иногда было невыносимо, но она считала, что заслужила это, что это держит ее разнузданное и распутное нутро в цепких оковах нравственности и морали, удерживая ее от необдуманных поступков и прегрешений, а еще ей некогда было на это обращать внимание из-за нехватки личного времени на себя. Работа по дому занимала все ее свободное время. А еще надо было смотреть за непоседливым ребенком и выполнять постоянные просьбы свекрови, которая не могла без нее ничего, а также заниматься мелкими делами церкви, а еще помогать нуждающимся старым людям, которые доживали последние свои дни.
Накрыв крышкой кастрюлю с тушеным мясом и грибами, девушка вспомнила, что забыла убраться в церкви, поэтому поспешила бегом в том направлении, даже не нацепив на себя шаль. Дорогой к церкви, которая была совсем рядом с домом, она продолжала гнать от себя картины ее прелюбодеяния. Одна часть ее боролась с этим, а другая желала повторения этого. Эта двойственность раздирала ее на части, девушка из последних сил держала оборону, отвечающую за праведное поведение. Но все-таки потерпела полное сокрушение, поддалась снова соблазну, как это сделала вчера. Однако самое худшее из этого было то, что сделала она это в святом месте, церкви. А это было недопустимым, а поэтому считалось святотатством, богохульством. Она - неисправимая грешница и блудница, и будет гореть за это в аду. Мысли, как пчелы, одна за другой, роились в ее голове, картинки райских наслаждений, одна ярче и слаще другой, заставляли ее снова испытывать те чувства, которые тогда доставляли ни с чем несравнимое удовольствие, праздник для тела, пиршество для души. Облизав пересохшие уста, она, не ведая, что творит, издала постыдный стон, закусив зубками нижнюю губу от сладких видений. Все еще пребывая в плену страсти, девушка немного разжала сжатые ноги, желая почувствовать между ними умелые уста любимого, которые бы уняли ту пульсирующую боль, мешавшую ей трезво мыслить и действовать. Упав на колени возле алтаря, Кетрин стала молить о прощение за содеянное ею вчера. Но как бы она не сокрушалась своим постыдным поведением, другая ее часть радовалась тому, что она испытала в жарких объятиях герцога Эштона. Девушка так соскучилась по его могучему телу, ласковым рукам и умелым, сладким губам. Ее душа пела от возможности видеть и слышать его. Она столько лет была лишена этой возможности по собственной же воле, но она не могла сделать по-другому, поступить иначе. У нее не было другого выхода, как лишь сбежать от человека, который открыл ей мир сладких грез и наслаждений, подарил столько тепла и радости, научил любить, а также открыл ее греховную сущность.