Болезнь быстро развивалась. К вечеру состояние тов. Инессы сильно ухудшилось. Начали мучить судороги. Врач, сиделка, я и Андрюша попеременно растирали и согревали руки и ноги тов. Инессы. К ночи, улучив минуту, когда Андрюша вышел, тов. Инесса начала меня просить, чтобы я отправил, уговорил Андрюшу уехать в вагон, так как Инесса боялась за возможность заражения Андрюши, — что я и сделал. Ночью пульс едва прощупывался. Боялись коллапса сердца. Было решено прибегнуть к внутривенному вливанию физиологического раствора поваренной соли. Через 20–30 минут состояние тов. Инессы резко улучшилось: лицо порозовело, рвота и судороги приостановились, голос очистился, тов. Инесса успокоилась, настроение у нее приподнялось, и снова вернулась забота о других. «Наделала же я вам всем беспокойства. Столько всяких хлопот вместо отдыха. И захворать-то мы, партийцы, не умеем вовремя и уместно. Ну, ничего, немножко поправлюсь — отдышусь — вернусь в Москву. А как, вероятно, вы все устали, возясь со мной? Как не хочется хворать в это горячее время, ведь столько работы впереди!» Начала уговаривать меня уйти отдохнуть, потом уснула. Наутро, когда пришел Андрюша, тов. Инесса с ним разговаривала через окно, не желая, чтобы он входил в палату. Попросила покушать… В полдень ей снова стало хуже, снова все симптомы резко усилились. Было решено повторить вливание физиологического раствора Тов. Инесса снова успокоилась. Попросила позвать Андрюшу, поговорила немного с ним, попросила его не волноваться, потом настояла, чтобы он шел спать спокойно, так как она чувствует, себя снова лучше. И стала настаивать, чтобы и я ушел, отдохнул, уснул. Я, для ее успокоения, ушел в соседнюю комнату. Тов. Инесса просила не посылать тревожных телеграмм в Москву.
К вечеру состояние Инессы снова резко ухудшилось. Предприняты были и на этот раз все меры, чтобы поднять сердечную деятельность, но безрезультатно. В полночь тов. Инесса впала в бессознательное состояние. Не отходя от постели больной, мы провели всю ночь, пытаясь всеми известными нам медицинскими средствами помочь тов. Инессе побороть болезнь. Но все было безрезультатно.
Сильно истощенный организм, усталое слабое сердце, несмотря на все предпринятые меры, не смогли справиться с болезнью. Наутро не стало нашего дорогого тов. Инессы. Через несколько дней был доставлен из Владикавказа оцинкованный гроб. Вместе с местными организациями мы устроили тов. Инессе на вокзале революционные проводы и направили дорогие останки в Москву».
В Москву из Нальчика была отправлена телеграмма: «Вне всякой очереди. Москва. ЦЕКа РКП, Совнарком, Ленину. Заболевшую холериной товарища Инессу Арманд спасти не удалось тчк кончилась 24 сентября тчк тело препроводим Москву тчк Назаров».
Москва
Москва встречала Инессу с нескрываемой печалью. От Казанского вокзала до Дома Союзов гроб с ее телом несли на руках. В газетах были напечатаны пространные некрологи с рассказом о жизни и деятельности покойной. Похороны состоялись 12 октября. Вот как описывала это событие одна из столичных газет: «У Дома Союзов шпалерами выстраиваются пулеметчики. Не по-осеннему жарко. Оркестр Большого театра под управлением знаменитого Вячеслава Сука играет траурный марш Шопена. После марша - партийный гимн «Интернационал». Траурная колесница медленно трогается».
В первом ряду за скорбной колесницей шел человек, для которого эта утрата была невосполнимой.
Секретарь Коминтерна итальянская социалистка Анжелика Балабанова вспоминала: «Я искоса поглядывала на Ленина. Он казался впавшим в отчаяние, его кепка была надвинута на глаза. Небольшого роста, он, казалось, сморщился и стал еще меньше. Он выглядел жалким и павшим духом. Я никогда ранее не видела его таким. Это было больше, чем потеря «хорошего большевика» или хорошего друга. Было впечатление, что он потерял что-то очень дорогое и очень близкое ему и не делал попыток маскировать это… Его глаза, казалось, исчезли в болезненно сдерживаемых слезах».
«Ленин был потрясен, - написала он в тот же вечер в дневнике Александра Коллонтай, - Когда мы шли за гробом Инессы, Ленина невозможно было узнать. Он шел с закрытыми глазами, и, казалось, вот-вот упадет».
Елизавета Драбкина, бывший секретарь председателя ВЦИК и секретаря ЦК Якова Свердлова, в книге «Зимний перевал» , пишет: «Вечером десятого октября патрульная группа, в которую входила и я, вышла на дежурство. Ночь была по-осеннему сырой и темной. Мы сильно продрогли и с нетерпением ждали утра. Уже почти рассвело, когда, дойдя до Почтамта, мы увидели двигавшуюся нам навстречу похоронную процессию. Черные худые лошади, запряженные цугом, с трудом тащили черный катафалк, на котором стоял очень большой и поэтому особенно длинный свинцовый ящик, отсвечивающий тусклым блеском.