С того самого дня он чаще обычного начал жаловаться на плохое самочувствие – нестерпимые боли, которых на самом деле не было, сильнейшие судороги и приступы, что, по его словам, вот-вот должны были наступить. Лея была вынуждена колоть препарат чаще, а врачи лишь сокрушенно разводили руками – мол, что бы мы ни делали, ему становится только хуже. Андрею действительно становилось хуже. Уже через месяц дозы препарата хватало только на сутки, а еще через пару – всего на полдня. Болезнь лишь обострялась, что сказывалось и на том, как он выглядел: теперь в его волосах сквозила седина, а глаза словно выгорели на несколько тонов и приобрели неестественный ярко-салатовый оттенок. Андрей действительно гордился собой. Нейк Брей хотел вылечить его, чтобы до конца дней использовать как пешку. Он же поимел его сам. Теперь, когда он смог позаботиться о будущем мамы и брата, не было смысла продлевать дни собственных мучений.
Сплюнув кровь, Андрей заставил себя приподнять голову и посмотреть на Нейка Брея. Сквозь размытые черные круги он с трудом различал очертания его лица. Силы стремительно покидали его тело, он уже не ощущал своих онемевших ног. Боль в груди сжигала легкие. Тем не менее он даже попытался улыбнуться. Слабо, криво, но со всей скрытой ранее болью и ненавистью. Андрей не мог произнести ни слова, но его ядовитая, полная презрения улыбка говорила сама за себя.
Она кричала: «Я победил».
Побледнев, Нейк Брей достал из кармана шприц и приподнял руку. Полупрозрачная жидкость блеснула на слабом солнце, что тут же скрылось за облачной завесой.
– Умно, мой мальчик, умно, – не то с омерзением, не то с горечью сказал он. – Признаться, даже я не ожидал, что ты зайдешь так далеко. Тебе ведь хорошо известно, сколько стоит одна эта дрянь? – Нейк слегка потряс шприц в руке. – Твоя мать отдала за нее последние деньги. Неделя твоей жизни по цене среднемесячного дохода целой семьи. Меня ты заставил заплатить на порядок больше.
– Для вас это не деньги, – презрительно сплюнул Андрей. Ему становилось все хуже. Ног он уже не чувствовал, зрение почти полностью исчезло, а звук собственного дыхания казался ему громче, чем шум океана.
– А как насчет других?
– Других?
– Да, других. Как насчет миллионов детей по всему миру, мечтающих о каждом миллилитре, что ты заставлял Лею насильно впрыскивать себе в вены? Каждый чертов день в мире умирает несколько сотен, может, даже несколько тысяч детей, чьи семьи, как и твоя когда-то, не могут позволить себе купить лекарства. После всего, что ты прошел, после всего, что пришлось пережить твоей матери, ты намеренно гробишь себя инъекциями, что могли бы облегчить им боль?
Андрей не раз слышал, как Нейк Брей кричал. Но сейчас, когда он, сжимая зубы, едва сдерживал подступающую ярость, все казалось куда страшнее. Его голос дрожал от напряжения, гнева и нескрываемого омерзения.
– Эти дети все равно бы умерли, – ожесточенно прошептал Андрей, – даже если бы вы не скупили все эти лекарства, у них бы все равно не появились на них деньги. Все они умерли бы так же, как и я.
Руки Андрея предательски подогнулись, и он обессиленно завалился набок. Его трясло в конвульсиях, судороги пробирались все дальше, и у него уже не осталось сил им сопротивляться. Тело больше не было в его власти. Сдавшись, Андрей изнеможенно положил голову на холодную землю и прикрыл глаза. Боль, подобно штормящему океану, накрывала его волнами, но он не издал ни звука. Она больше не пугала его. Он ждал ее слишком долго, слишком давно и, будь на то его воля, сдался бы ей гораздо раньше. Все это время Андрей продолжал противиться смерти лишь из-за мамы и брата, а теперь в этом больше не было нужды. Он наконец-то был свободен, наконец-то мог умереть.
– Вы бы все равно не смогли спасти меня, – почти беззвучно прошептал он, чувствуя, как разум все больше заволакивает бесцветный туман. А в следующий момент его словно обдало огнем и в последний раз тряхнуло так сильно и резко, что сознание мгновенно прояснилось.
Нейк Брей отстранился, извлек тонкую иглу из его локтевого сгиба и небрежно отшвырнул опустевший шприц. Он тяжело дышал. Очевидно, он подоспел в самую последнюю минуту, когда Андрей уже успел на несколько секунд потерять связь с реальностью. И тут герцог вдруг склонился над ним и, больше не сдерживая ярости, схватил его за шиворот и приподнял над землей как куклу.