– Майя Феррас была на Мельнисе? – изумленно переспросила Кали. – Но когда?
– Не знаю, этого она, разумеется, не сказала. Может, задолго до восстания, а может, полгода назад.
– А я говорил! – почти что вскричал Филипп, с победоносным видом обведя взглядом Калисту и Мэкки. – Я говорил, что Майя Феррас куда интереснее, чем пытается казаться!
Кали скептически отмахнулась.
– Это еще ни о чем не говорит. Майя могла соврать, а Лаура, при всем уважении, – она слегка кивнула в мою сторону, – ошибиться.
– Не отрицаю, – обезоруженно согласилась я.
– Как тебе удалось ее разговорить? – спросила Мэкки. – И какой тебе с этого прок?
Филипп был проницательным. Мэкки же еще и умной.
– Скажем так, у меня был свой интерес.
– Это и так понятно, – хмуро отозвалась Мэкки. – Я спросила какой.
– Я никогда не была на Кериоте, но пару лет назад потеряла там близкого человека, – призналась я. – Пыталась выйти на него несколько лет, еще до подрыва местной базы. После ее уничтожения я лишилась последних ниточек, единственных зацепок, что мне удалось нарыть о нем за несколько лет. Я даже не знаю наверняка, был ли он на Кериоте во время взрыва. У меня есть только догадки и предположения. Поэтому когда вы упомянули о том, что Майя Феррас жила на Кериоте, я поняла, что, возможно, это мой шанс узнать что-то и о нем.
– О ком ты говоришь? – спросила Мэкки.
– О брате, – я посмотрела на Филиппа, давая понять, что отвечаю и на его вопрос. – Я была не единственным ребенком, и моя мать вовсе не погибла. Она была замужем за другим человеком, и у нее рос сын, старше меня на двенадцать лет. Все, что мне о ней известно, – это то, что она работала экологом. Когда на Иранте резко вырос уровень радиации из-за проблем на местной АЭС, ее отправили туда в длительную командировку, там она и познакомилась с моим отцом. Свой роман, как и мое рождение, она, само собой, скрывала и от мужа, и от сына. В общей сложности моя мать провела на Иранте около двух лет, после чего вернулась на свою родную планету, а меня оставила отцу.
– Вернулась на Кериот? – уточнила Кали.
– Нет. Кажется, она была родом из Калиотской системы. Выйти на ее след у меня не вышло, Калиотская система еще большая дыра, чем Иранта, но после нескольких лет поисков мне удалось разыскать брата. Он, насколько мне известно, как раз и обосновался на Кериоте.
– Интересно, – протянул Филипп. Кажется, данные, что я продала за десять кредитов, его вполне удовлетворили.
– И что ты еще вытащила из Майи? – уточнила Мэкки.
– Больше ничего, она едва раскололась на несколько предложений, но как только просекла, что мои вопросы связаны не только с моим братом, но и с ее прошлым, тут же постаралась поскорее от меня избавиться. Ты был прав, – я вновь обратилась к Филиппу, – Майя Феррас точно интереснее, чем пытается казаться. И она определенно что-то скрывает.
Филипп удовлетворенно потер ладони.
– Что и требовалось доказать!
– Не удивлюсь, если ее секреты как-то связаны с Мельнисом. Когда она поняла, что проговорилась о том, как была там какое-то время назад, то несколько раз постаралась перевести тему. Она явно не хотела об этом говорить.
– Если бы я была на Мельнисе, то тоже не хотела бы об этом говорить, – приглушенно отметила Кали, ковыряясь ложкой в своей тарелке. – Особенно после всего случившегося. Особенно наблюдая за последствиями…
Выпрямившись, она отвела глаза и слабо кивнула в сторону огромной новостной голограммы. Последствия и правда были пугающими. Вот уже два месяца все новости были о Мельнисе. Мир знал о нем все. Сколько раз Лангборды пытались связаться с повстанцами, умоляя о помощи, когда Леонид Крамер отдал приказ открыть огонь и во сколько, в точности до минуты, разорвался первый снаряд, унеся сотни тысяч жизней. Суд над Крамерами должен был состояться ровно через неделю. Сейчас, когда их вина была неоспорима, не осталось никого, кто пытался их оправдать.
– Надеюсь, этот ублюдок и его семья сгинут в пытках похлеще тех, что они устроили на Мельнисе, – пробормотала Кали, с нескрываемым презрением следя за удаляющейся поникшей фигурой Леонида Крамера на голограмме. От изумления я едва не поперхнулась едой. Калиста Чавес бывала разной – беззаботной и инфантильной, неутомимо энергичной, болтливой и категоричной. Но жестокой она не казалась мне никогда.