— Виктор, позор моего рода!
Исчезла нива, звезды, духовные хранители, воцарилась непроницаемая тьма. Фассати катился в нее, как в бездну, и вдруг кто-то поддержал его.
— Это вы, Амалия?
— Я, сударь.
— Не поминайте меня лихом!
И он снова уснул.
Кухарка тихо позвала Клару.
Лицо отца было желтым, капелька пота выступила на лбу, словно капля дождя.
Дочь не заметила ее. Она перекрестила отца, села на стул в головах у больного и, сложив руки, стала молиться.
Но мысль ее вдруг отвратилась от молитвы, в воображении встало сегодняшнее утро. Клара прикрыла глаза и неприметно улыбнулась. Петр был пьян, он принес ей розы, он благодарил ее.
Клара вспомнила расширенные зрачки Петра, в которых уже угасло желание и было лишь удивление и грусть.
Неужели жар страсти опалил его впервые?
Клара сидела, сложив руки на коленях, и чувствовала, что страсть снова заливает ее горячей волной.
— Виктор! — тихо позвал отец, и Клара спохватилась: «Какие грешные мысли в такие минуты!» С перепугу она окликнула брата слишком громко, переполошила весь дом. Виктор опрометью вбежал в комнату и склонился над умирающим.
Ни слова.
— Папаша!
Виктор припал к кровати отца, плечи его вздрагивали, словно под тяжелыми ударами кузнечного молота.
— Иди, иди, не тряси постель, — сдерживая гнев, сказала Клара.
— Молчи! — Виктор поднял на нее злые глаза. — Я — старший сын! Не смей меня гнать! Отец звал меня!
— Ты не достоин быть его сыном!
Виктор вскочил как ужаленный и размахнулся для удара.
Клара бросилась на диван, не глядя на брата.
Тот опустил руку и, приблизив к ней грубое лицо, яростно прошептал:
— Думаешь, я не знаю, какую штуку ты сегодня выкинула? Думаешь, я так глуп? Да еще смеешь сейчас корчить из себя ангела и упрекать меня!
— Виктор! — взмолилась Клара.
Он глядел на нее широко раскрытыми глазами, в которых уже не было злобы, потом сел на кровать и закрыл лицо руками.
Отец икнул, но не пошевелился.
— Клара, сестра моя! — вдруг воскликнул Виктор глухим голосом. — Простим друг друга! Здесь, при отце.
Клара не отвечала. Ее молчание, как острая стрела, вонзилось в душевную рану Виктора. Но сердце Клары уже тронула жалость. Она взяла руки брата, стиснувшие полог кровати, и крепко, изо всей силы пожала их.
Смерть пришла в семью Фассати, вырвала ее корень и улетела.
Клара вскрикнула в страхе, в комнату вбежал Рудольф.
На колокольне пробило три часа, и тотчас раздался заупокойный звон. Звонили в самый большой колокол, и этот звон был медлителен, как поступь сановников на престольном празднике.
Люди оборачивались на звук колокола и спрашивали друг друга:
— Кто это опять умер, кого повезут на погост?
За помещичьей кузницей жали траву две женщины, уже в летах, но еще сильные и крепкие. Их мужья, грузчики у хлеботорговца Глюка, целыми днями таскали мешки — сначала с крестьянских телег в амбары, а потом из амбаров на ломовые телеги.
Женщины перестали жать, выпрямились, перекрестились и задумались.
— Старый Фассати, не иначе, вот уже неделю, как он готовился на тот свет, — сказала Лоудова, вытирая со лба пот.
— Прости ему господи все прегрешения, — отозвалась Шипкова и снова перекрестилась.
— Все там будем, милая, ничего не поделаешь.
— Ох-хо-хо, — потянулась Шипкова. — Ей-богу, мне часто думается: скорей бы уж. Иной раз по праздникам или в воскресенье, когда нет денег, кругом долги...
— Помереть всегда успеешь, еще належимся в могилке, — возразила Лоудова и высморкалась в подол. — Чего спешить?
Звон колокола, который возвещал городу о смерти богатых, не прекращался.
— Сулят нам после смерти жизнь райскую. Это хорошо, ради нее стоит ходить в костел и к святому причастию. Да только мой старик говорит, что этот свет — дело верное, а с того света никто еще не вернулся и не рассказал, каково там. Так чего ж туда торопиться? — продолжала рассуждать Лоудова.
— А я и не спешу, я только так, к слову сказала, — усмехнулась Шипкова.
— То-то! Много мы мелем попусту. Да и не одни мы, бабы, а и мужики тоже... Слушай-ка, оставим эту траву, да сбегаем к Фассати? Умереть-то больше некому. Не то другие раньше нас наймутся обмывать покойника.
— А верно, ведь я тоже так думаю. Пошли скорей!
— Это хорошо, что вы иной раз тоже думаете, соседка, — насмешливо отозвалась Лоудова.
Смерть старого Фассати была крупным событием в Ранькове.