Юлинька проснулась и заплакала. Густав взял ее на руки и стал баюкать, расхаживая по комнате. Девочка притихла, и он продолжал:
— Матери вздумалось подышать свежим воздухом! Еще бы, со сцены попасть сюда, в этакую дыру! — Он помолчал. — Да, не каждая женщина умеет быть матерью! Некоторые созданы только для флирта, для игры в любовь. А когда судьба застигнет их врасплох, они избавляются от последствий так легко, как будто смахивают сухой осенний лист, который упал на них с дерева. Подлые! Пускай себе мать гуляет, пусть совсем уйдет от нас, кукушка! Верно, Юлинька! Пусть хоть совсем уйдет твоя мама!
Едва он договорил, в дверях появилась Цилка. Она внесла с собой легкое благоухание весенних лужаек, взгляд у нее был мягкий, блестящий; она улыбнулась Петру, но, заметив раздражение Густава, начала укоризненным тоном, недаром была актрисой:
— Ах, Густав иногда так огорчает меня! Вот и сейчас, представляете себе, Петр, я в кои-то веки раз вышла пройтись, а он уже надулся.
— Что ты, разве я надулся? — отозвался Густав внешне спокойным тоном. — Вот уж придумала.
— Ну как, Юлиньке не полегчало? — спросила Цилка, взглянув наконец на дочку.
Густав покачал головой.
— Дай-ка ее мне. — Она хотела взять дочку на руки, но Густав не дал.
— Эгоист! — крикнула Цилка, повела плечами и хотела выйти из комнаты, но осталась, села на сундук и подперла голову рукой.
Ее ненакрашенное лицо было похоже на маску.
В полях было тихо, кричала перепелка, запах нив и тимьяна действовали успокоительно. Близилась ночь, теплый ветер тихо баюкал землю.
Петр шел по дороге, над которой стояла вилла Ларина — темный силуэт с неосвещенными окнами. Четкие контуры ее вырисовывались на еще светлом небе, и казалось, что призрак преступления все еще бродит там, злобно урча, как черный кот, и пугает прохожих: проходи поскорей, путник, здесь рядом смерть, страшная, жестокая, гнусная, неотомщенная смерть, здесь свершилось злодеяние!
Но Петр останавливается и внимает ужасу, которым дышит этот опустевший дом и заросший сорняками сад.
Скрипнула притворенная калитка, вышел человек... тень человека! Из дома донеслось жалобное мяуканье кошек.
Петр затаил дыхание, мурашки побежали у него по спине. Он не успел посторониться, человек столкнулся с ним лицом к лицу.
— Ослеп ты, что ли, Сватя? — воскликнул Петр и отскочил в сторону.
Сватомир остановился и тяжело простонал.
— Что с тобой? — крикнул Петр, преодолевая страх.
Сватомир стоял, расставив ноги и широко раскрыв глаза, — темные, горящие глаза на пожелтевшем лице.
— Ага, узнаю, — произнес он наконец, запинаясь, и протянул руки Петру. — Это ты!
— Что ты делаешь в вилле Ларина?
Сватомир глупо усмехнулся:
— Хотел там переночевать, уж если хочешь знать. А вообще, какое тебе дело? Проваливай и дай мне пройти.
Коты не переставали выть, как осатанелые. Петр молча отступил в сторону, и Сватомир, надсадно дыша, словно нес тяжелую ношу, прошел в сторону города, огни которого виднелись вдали.
«Раскольников? — подумал Петр, глядя ему вслед. — Неужели он убил? — Петром овладела навязчивая мысль: «Иди донеси!» Покажи пальцем на него, скажи: «Убийца! Раскольников! Хватайте его, вяжите!»
Он поспешил за Сватомиром и догнал его, еще не доходя до Ранькова.
— Зачем ты бежишь за мной? — обернулся тот и ухватился за придорожный столб. — Что тебе от меня надо? — продолжал он сдавленным, судорожно прерывающимся голосом.
Петр колебался. Он поглядел в глаза Сватомира, и ему стало страшно. Никогда он не видел таких глаз, в них было выражение затравленного зверя.
— Уйди, Петр, — попросил Сватомир. — Иди своей дорогой, отвяжись. Какое тебе до меня дело?
— Да, ты прав, какое мне дело, — взволнованно прошептал Петр. — Я не сыщик, не следователь.
— Нет, нет, ты не думай, я здесь ни при чем. Ни при чем! — Сватомир дрожал всем телом. — Не подозревай невинного человека! Клянусь тебе, я хотел только переночевать там. Но мне стало так страшно, меня еще и сейчас трясет.
Петр уже корил себя за то, что едва не возвел напраслину на этого несчастного.
— Поди домой, отоспись, у тебя, наверное, жар, — сказал он как можно ласковее, кладя руку на плечо Сватомира. — Я зря заподозрил тебя. Иди, иди. Ты выглядишь сейчас как мальчишка.
— Подозрение — страшная вещь. А ты подозревал меня? — сказал Сватомир, у него явно отлегло от сердца. Но он все еще опирался о столб. — Понимаешь, я боязлив отроду и пошел туда, чтобы... набраться смелости. Вот как. И я хочу устроить себе еще одно испытание. Не смейся, тут нечего смеяться.