Когда же последует за ним в лучший мир император Франц-Иосиф?
Согласно записям собственной его величества канцелярии, императорский катафалк уже доставил к месту вечного упокоения трех императоров и шесть императриц, считая Елизавету.
А сколько покойников свез на кладбище раньковский катафалк? Этого никто не считал. Да и к чему?
После похорон кони Голмана везли этот катафалк к владельцу похоронного бюро и, встретив в малолюдной улочке старьевщика Банича, — испугались этого чучела и его тощих псов, заартачились и понесли так, что чуть не оборвали упряжь и не перевернули катафалк.
— А ежели б эти чертовы клячи увидели старьевщика во время похорон, пиши пропало! — разглагольствовал подмастерье мясника Велебы, который был очевидцем этого случая. — Наверняка вывалили бы гроб вместе с покойничком! Родственники от этого небось ошалели бы!
Так и не нашлись деньги, которые Хлум заплатил Пухерному! Шестисот крон как не бывало! Пропали, словно и не были заплачены, а все потому, что Хлум вовремя не взял расписки.
Что вы, разве могло статься, чтобы Пухерный не дал расписки?
Ведь в его книгах значился долг за муку, стало быть, этот долг не погашен. Яснее ясного!
Но пекарь Хлум упорно стоял на своем. Он, мол, исправно погасил долги платить такую сумму дважды не намерен! Эти деньги кто-то просто-напросто украл у покойного.
Кто же это мог быть, люди добрые? Покойного-то несли трое. Потом с ним возились еще и другие. Одно ясно: покойник ни на минуту не оставался один. Как только он упал, к нему подбежали шорник Карел Режный, сапожник Трезал и возчик Розгода.
Они стояли близ распивочной, рассуждая о вздорожании кож и о том, что надо бы основать фонд доброхотных даяний на рождественский ужин для неимущих. Вдруг они увидели, что Пухерный зашатался, схватился за грудь и с криком упал наземь. Это, наверное, заметила и водоноска Орличкова, которая как раз подходила к дому Фассати, но она, в ответ на все расспросы, сказала, что никогда не глядит по сторонам, не глядела и в этот раз.
Пухерный пытался что-то сказать, показывал на грудь, ну да, там у него в нагрудном кармане, видно, был бумажник. Быть может, он его имел в виду, кто знает! Быть может, он боялся, как бы деньги не выпали, когда его понесут.
— Очень даже возможно, — говорил Трезал, — что он так и отошел на тот свет в страхе за свои деньги. Это со многими случается. Ну уж я-то, когда буду при последнем издыхании, не стану думать о таких вещах!
И все-таки пани Пухерная ни в его карманах, ни в бумажнике не нашла никаких денег, кроме нескольких мелких банкнот, она бы их не утаила, весь город знает, какая это почтенная женщина!
А есть у Хлума свидетели того, что он выплатил долг? Его собственная жена? Ну, какой же это свидетель! Пусть она хоть трижды присягнет, закон ее показаний не признает. Будь это служанка или чужой человек, другое дело! Да и вообще, всякий, кто платит такую крупную сумму, конечно, сразу же потребует расписку, не отложит этого на завтра или послезавтра. Говорят, что Хлум с Пухерным вели дела на основе дружеского доверия? Какая может быть дружба между торговыми людьми! Никто этому не поверит.
И вот началась тяжба, беспросветная тяжба. Хлуму она не сулила ничего доброго.
— Не упрямьтесь, послушайте нашего совета, согласитесь на рассрочку, — говорили Хлуму Трезал, Фассати и многие знакомые и родственники.
Но он упорствовал.
— Не судись, Иозеф, — уговаривал его Трезал. — Кто свяжется с адвокатами, ничего не выгадает, хоть бы и выиграл дело. Знаешь поговорку: «Не пускали медведя к меду, уши ему оборвали, тащили медведя от меда, оборвали ему хвост». Не лезь судиться, приятель! Ежели и выиграешь, разорят тебя судейские, обдерут тебя почище, чем того медведя.
Но пекарь упрямо качал головой.
— Отступлюсь — выйдет, что я врал. Люди подумают, что я обманщик, что я словчил, как разорившийся адвокат. Нет, я заплатил долг!
Хлум ходил по судам, расстроенный, убитый.
Он зачастил в трактир, но не затем, чтобы приобрести новых покупателей, а чтобы досаду и гнев утопить в вине.
Последний его работник, Бедржих Маршик, тоже наконец ушел от него, а служанка Анка Едличкова только и говорила, что о своей близкой свальбе с жестянщиком Беранеком.
На последнее, решающее судебное разбирательство Хлум не пошел. Мария утром оставила мужа отсыпаться после работы и отправилась с Петршиком в костел св. Микулаша просить бога сжалиться над их домом и пекарней, внушить судьям, что дело Хлума правое.