Но суд решил точно по закону и обязал Хлума уплатить долг и все судебные издержки.
Наследники Пухерного, поручив дело ловкому адвокату, который, как оказалось, прямо-таки творил чудеса, торопились реализовать судебное решение; не удалось Марии упросить бога!
В день, когда Хлум получил извещение о продаже его имущества с торгов, над городом разразилась гроза с ливнем. Небеса низвергали огонь и воду.
Мария непрерывно крестилась и велела креститься сыну.
В этом разгуле стихий, в ливне, который обрушился на Раньков и наделал немало бед на полях, она видела знамение свыше: господь разгневан на несправедливый приговор суда, на недостойные поступки людей.
— Вот видишь, Иозеф, — крикнула она мужу. — Господь гневается на неправых судей. Господь подает голос. Пухерная сейчас, наверно, трясется от страха!
— А я сердит на твоего господа бога, — отозвался муж. — Если он есть, значит, он несправедлив.
Сжав кулаки, он погрозил в окно, потом вскочил с места и стал срывать со стен иконы. Швыряя их на пол, он кромсал полотно ножом, ломал рамы, все кидая в печь.
Мария была в ужасе, но ничего не могла поделать со святотатцем.
— Вот увидишь, тебя посадят в тюрьму! — стонала она, заламывая руки.
— Пусть посадят! Совсем этому не удивлюсь. У нас, в Австрии, всегда сажают правого, а не виноватого. Жулики и воры ходят на свободе, — резко ответил муж и, не шевелясь, глядел, как горят в печи святая троица, Иисус с обнаженным кровоточащим сердцем и дева Мария с лицом, обильно орошенным слезами. Дева Мария, покровительница жены пекаря... бывшего пекаря!
За окном утихала буря, в печи догорали, превращаясь в пепел, последние иконы: святая Анна и благочестивый Иосиф — патрон бывшего пекаря Хлума.
Это был ужасный день, подобный дню битвы. Гроза уже стихла, а дождь все лил и лил. По улице, точно по речному руслу, неслась вода.
В дом Хлума вошел незнакомый пожилой человек. Он вошел со двора, потому что лавка была уже заперта, и остановился в темных сенях. Вода струйками текла с его брюк, под ногами образовалась лужица. Пришелец стоял неподвижно, похожий на пугало.
Кто это? Перепуганная Мария глядела на него воспаленными глазами, в которых уже не было слез.
Кто же это?
Уж не вор ли? А может быть, это Эмануэль, муж тети Анны? Принесла его нелегкая в этот несчастный день!
— Уходите! Чего вам тут надо?
Пришельца заметила только Мария, Хлум не отводил взгляда от огня в печи, где еще тлел пепел икон — символов былого благополучия его дома. Нет, это не муж венской тетки, этот человек совсем не похож на Эмана, решила Мария, разглядев незнакомца.
— Я ищу своего друга Иозефа Хлума, — сказал тот. — Простите, если пришел некстати. Я иду издалека, выбирать время не мог.
— Вы шли в эту грозу? — уже приветливее спросила Мария.
— Я привык к непогоде. Крапиву мороз не берет, — отозвался незнакомец и осведомился, дома ли Хлум.
Это был Вацлав Янатка. Хлум не узнал его. Только когда тот назвался, Хлум обнял друга и повел в пекарню. Он подбросил дров в печь, велел старому другу раздеваться, дал ему свою одежду и белье.
— Тебя не узнать, до чего ты изменился! Ноги-то у тебя были кривые, а теперь выровнялись, — сказал Хлум, оглядывая приятеля.
— Удивляешься? Я лечился в Германии, сколько денег перевел на докторов! Но все равно болят при смене погоды, сил нет.
— Ты не женат?
Янатка помолчал, глядя в пространство, потом горько усмехнулся:
— Поздно уже, слишком поздно. Поздно я выправил себе ноги, во всем я запоздал. Поздно родился, поздно поумнел. Вот только умру, наверное, рано.
Янатка выглядел изнуренным бродягой, но в доме Хлума его приняли как ангела-хранителя.
— Ей-богу, я уж вешаться собрался, — сказал ему Хлум. — Дом мой продают за долги. Не знаю, что и делать, не ехать же мне с семьей куда глаза глядят искать работу, не наниматься же в чужую пекарню, после того как сам был хозяином.
— И не стыдно тебе падать духом! Ты не опозорил себя никаким злодейством, не сидел в тюрьме, никого не ограбил. Наоборот, тебя самого обобрали. И ты стыдишься стать рабочим, и что побывал в шкуре хозяина, мещанина!
У Хлума отлегло от сердца. Ему казалось, что он был ослеплен жестокой болезнью, а теперь словно прозрел и сил у него прибывает.
Янатка пил черный кофе, сваренный Марией, и говорил, говорил:
— Мы с тобой работали наравне, ты выбился в хозяева, а я, как был, так и остался рабочим, и, хотя у меня ни гроша за душой, даже одежды нет, никогда мне такая глупость и в голову не приходила. Подумал ли ты о том, на кого останутся жена и сын? Жена и сын, да ведь это уже богатство!