Наконец Мария и сонный Петршик ушли спать. Мужчины все еще сидели возле печи, у ног Хлума лежал пес Милорд. Сидя рядом, Янатка и Хлум ощущали глубокое родство душ, как когда-то в пекарне Кршижа или в сырой комнатке вдовы Гержманковой на Козьей улице. Они обнялись и долго молчали. Потом Янатка спросил:
— Помнишь песню «Из дальнего края», что мы пели в молодости?
— Нет, что-то не припомню.
И тогда старый пролетарий, сверкнув глазами, тихим голосом проникновенно запел:
— Социализм, — помолчав, повторил Янатка. — А ты наешь, Иозеф, что есть на свете люди — рабочие и, например, философы или социалистические журналисты, да и их читатели, которые, хоть и живут при монархии, мыслят и чувствуют так, словно у нас уже социалистическая республика? Разумеется, многие из них бедны, как церковные мыши, живется им несладко, сам понимаешь, но умом и сердцем они уже в той, лучшей эпохе, они, как бы это сказать, передовой пост на поле боя за будущее. Их становится все больше, наши ряды растут!
В костеле уже звонили к утренней мессе, когда Янатка, уходя, прощался с Хлумом. Петршик еще спал, Янатка зашел взглянуть на него, погладил его по золотистым волосам, а в сенях сказал Хлумовым, глядя в сторону и хмуря изборожденное морщинами лицо:
— Я мечтал тоже иметь жену и детей. И последний бедняк мечтает об этом. Родной дом — это счастье. Но родной дом — не обязательно собственный дом. — Он повернулся к Хлуму: — Будь у тебя свой дом, но без жены, без сына, чувствовал бы ты себя дома? Нет, товарищ, родной дом — это семья, это люди твоего сердца, твоей крови. Но когда-нибудь, Иозеф, — твой сын, наверное, доживет до этого, — родной дом будет для человека всюду. Всюду, куда бы он ни пришел. Я в это верю. А если не доживет Петршик, доживет его сын, твой внук, Иозеф, и ваш, Мария.
Все были растроганы. Хлумовы благодарили Вацлава за душевные слова, которыми он помог им в тяжкую минуту. Оба расцеловали его.
В костеле все еще звонили. Янатка вышел на холодную, блестевшую лужами улицу. Хлумовы стояли на пороге, провожая взглядом старого друга. Он несколько раз оборачивался и махал им рукой.
Погода еще не установилась, дул ветер и гнал по холодному небу обрывки облаков.
Подошел Трезал в старом плаще с пелериной.
— Я как раз думал о вас, — сказал он, пожимая руки обоим супругам. — Даже не знаю, что хотел вам сказать. Просто так, пожелать доброго утра.
Хлум и Мария кивнули и смущенно улыбнулись. У Марии были воспаленные глаза, уже много ночей она не высыпалась.
— Что же я все-таки хотел сказать... — Трезал потер себе лоб. — Ах да, после вчерашней грозы у нас покойник. Молния убила нищего Яролима.
Мария торопливо перекрестилась, а пекарь сказал:
— Отмучился, бедняга, а у нас это еще впереди.
— Этот Яролим вечно ссорился с Лесиной. — Трезал плотнее закутался в плащ, развеваемый ветром. — Лесина-то, знать, радуется, он вечно грозился калеке, что спровадит его на тот свет. А теперь господь бог сделал это за него.
Хлуму казалось, что голос Трезала доносится откуда-то издалека, из безмерной дали.
Хлум, опустивший было руки, снова воспрянул духом.
Будет еще и на нашей улице праздник!
В Ранькове он, однако, не останется. Как можно! Начинать тут сначала, что ли? Нет, надо уехать туда, где его никто не знает.
Он написал сестре в Вену, рассказал все, что произошло, и убедительно просил подыскать ему место в столице.
— А теперь, — сказал он, отправив письмо, — займусь своими должниками. Нам ведь многие должны. Я помогал людям, когда они нуждались, пусть теперь они помогут мне. Если получу хоть половину долгов, хватит на первое время.
Но большинство должников даже не ответили. Они избегали Хлума и его жены. Лишь немногие пришли и дали свое скромные долги. Другие приходили только затем, чтобы извиниться, что не могут сделать этого. В день, когда состоялась продажа с торгов, в кармане у Хлума была жалкая сумма.
Он дожидался ответа от сестры, уверенный, что к тому времени, когда пора будет освободить домик, Анна найдет ему в Вене место. Новый хозяин, Шидлик, — поговаривали, что он подставное лицо Глюка, — разрешил Хлуму жить еще целый месяц. Вот какое благодеяние, какая милость!
Наконец пришел ответ из Вены, всего несколько строк: Анна никакого места не нашла и посылает брату в помощь сто гульденов, все свои сбережения.