Первый практический вывод из этого: не допускать концентрации метана до взрывоопасной величины, не применять методы подрыва, дающие открытое пламя. Уже одно появление пламени способно породить ударную волну и привести к детонации смеси пыли с воздухом.
Руководствуясь выводами Щелкина, чтобы воспрепятствовать распространению пламени, под сводами выработок стали устанавливать полки со сланцевой пылью. Если даже воспламенение происходило, то ударная волна, подходя к полкам, опрокидывала их, и сланцевая пыль благодаря сильной турбулентности потока за волной смешивалась с воздухом, создавая сланцевый заслон, не пропускающий пламени. Отрезанная от горения, ударная волна слабеет и затухает…
Когда горные инженеры ознакомились с трудом Щелкина, они предложили издать его в виде книги. Однако Кирилл Иванович не согласился. «Я считаю, — сказал он, — что положил только начало, и не хочу изданием книги создавать впечатление, что все вопросы безопасности разрешены. Теперь дело за вами — специалистами горного дела, вы должны применить теорию».
Приступая к работе над докторской диссертацией, Кирилл Иванович по годам расписал Программу исследований: 1940–1941 годы — влияние шероховатости на возникновение детонации, 1942 год — спиновая детонация и переход к опытам в производственных условиях, 1943 год — развитие теории возникновения детонации и теории моделирования взрывов…
Этой программы он неукоснительно держался с первых же дней, несмотря на то что много времени требовала от него помимо научной общественная работа. С 1938 года Щелкин — секретарь комсомольской организации института, организации очень активной и авторитетной, вникавшей во все многообразие молодежных забот.
Друзья-комсомольцы говорили о Щелкине, что для него не то что чужой беды, чужой заботы не бывало. Все касалось их комсомольского вожака, все трогало.
Узнал вот, аспиранту Саше Беляеву стало трудно заниматься, так трудно, что научный руководитель написал заявление об отчислении Беляева из аспирантуры. «Прошу не выносить окончательного решения, пока не разберутся комсомольцы», — настаивал Щелкин в дирекции. Поговорил с Сашей — тот был подавлен неприятностями. Между тем работы, которые делал Беляев, понравились Щелкину. Но вот с экзаменами Саша действительно крепко отстал. Часто болел. Да к тому же не умел планировать время, слишком увлекался экспериментами. Комитет ВЛКСМ решил прикрепить к Беляеву опытного сотрудника, чтобы тот помог Саше подогнать физику и математику. Комсомольцы попросили директора сменить Беляеву и научного руководителя, дать возможность довести работу над диссертацией до конца.
Хлопоты комсомольцев оправдались. За год Беляев сдал экзамены, успешно закончил эксперименты. Став ученым, он выполнил серию оригинальных исследований, защитил докторскую диссертацию, получил звание профессора. Его книги по горению приобрели широкую известность в нашей стране и за рубежом.
Из «дела» Саши Беляева Кирилл Иванович извлек урок, о котором говорил на партийном собрании института:
«Я хотел бы остановиться на неправильной постановке проверки знаний аспирантов. Всех их чуть ли не насильно загоняют в кабинет директора, где задают различные вопросы. Неужели нужны такие испытания? Если до этого с человеком не ознакомились, разве можно изучить его с помощью тестов?
Был случай, что от волнения «экзаменуемый» забыл, как извлекается квадратный корень, и потом кое-кто говорил, что аспиранты не знают даже арифметики. Кто же может серьезно этому верить? Я, например, не верю».
Молодежь института очень любила выступления своего комсомольского секретаря. Щелкин умел быстро заметить и первый успех, и едва наметившуюся неудачу и, что особенно ценили в нем товарищи, увидеть за всем этим серьезные причины.
Однажды в конструкторском бюро Кирилл Иванович столкнулся с любопытным явлением. Большие дела удавались коллективу хорошо, а мелочи неизменно вызывали дополнительные хлопоты, беспокойства. «Представьте, что где-то проектируют автобус, — пояснял он свою мысль на комсомольском собрании, где речь шла о таких вот «мелочах», — мотор выходит хорошим, шасси неплохим, кузов удается, — работа ладится. И вдруг все портит какая-нибудь дверца. То пыль втягивает не хуже пылесоса, то скрипит, и наконец так «насолит» эта дверца, что терпение у конструкторов истощится, возьмутся они за нее, как говорится, двумя руками и сделают все заново и как следует. Пройдет время, про автобус, может быть, никто и не вспомнит, а о дверце нет-нет да поговорят: «Помнишь эту бисову дверку?» Не ясно ли, что в нашем с вами деле нет «мелочей»!»