«Мне дали пенсию по инвалидности, — пишет Кирилл Иванович матери в октябре 1960 года. — Сижу дома… немного занимаюсь старой своей наукой — горением… Не могу привыкнуть к тому, что нигде не состою на работе. Часто снятся работа, товарищи и всякие дела. Во сне я даже спорю и ругаюсь».
«Немного занимаюсь горением…» Это «немного» — его всегдашняя скромность. На самом деле в том же, 1960 году увидели свет новые работы К. И. Щелкина, среди которых прежде всего следует упомянуть опубликованную в «Вестнике Академии наук СССР» статью «Детонационные процессы». С достигнутой им вершины знаний Щелкин обозревает здесь современные представления о детонации, сложившиеся на базе более чем полувекового поиска. В этой работе он еще раз подтвердил выведенный им в 1959 году критерий устойчивости детонации, который пытались оспорить некоторые ученые.
«Скептик может спросить: к чему все эти тонкости? — писал К. И. Щелкин в статье. — Какое практическое значение имеют детали структуры детонации, особенно газовой, не применяющейся ни в одном техническом процессе?
Вместо ответа приведем некоторые результаты применения теории детонации к, казалось бы, далекому от нее явлению — к сгоранию в ракетной камере, имеющему глубокую аналогию с детонацией».
И на основе аналогии Щелкин выводит критерий появления высокочастотных пульсаций горения в камере, знать который давно мечтали практики.
Однако, по обыкновению, чувство удовлетворения полученными результатами у него быстро проходило, мысль же о том, что сделано еще мало, постоянно не давала покоя. В письме матери 2 ноября 1961 года он жалуется: «Я понемногу сижу, работаю. Дело идет медленно, мозги уже стали твердыми».
Между тем в научной печати появляются одна его публикация за другой.
Когда его сердце начинает давать наиболее чувствительные перебои — опять больница. 15 февраля 1962 года он пишет матери: «Сейчас меня положили в больницу, но ты не волнуйся. Врачи говорят: ничего особенного нет. Обычные мои сердечные неполадки».
И опять является на свет юмористический рассказ, навеянный его «литературными неудачами».
«Кузьма Иванович, известный писатель, редактор журнала, человек исключительной честности, видел главную опасность для любого дела в бюрократизме.
Кузьма Иванович не скрывал своих чувств и публиковал в журнале» которым он руководил, острые произведения, выводящие на чистую воду, стирающие с лица земли бюрократов и бюрократизм. Он напечатал большой роман только потому, что в нем талантливо, во всей неприглядности были нарисованы, как живые, два министерских бюрократа. Читатели простили и автору, и редактору плохого положительного героя, простили множество других недостатков и рвали роман из рук только из-за этих двух публично высеченных бюрократов: таковы природные ненависть и презрение простых советских людей к представителям этого гнусного племени.
Писатель гордился своей непримиримостью к бюрократизму и в душе презирал товарищей, у которых «не все в порядке с этим вопросом» и «имеются некоторые недоработки в части бюрократизма».
Николай Павлович не был писателем, он работал на механическом заводе рядовым инженером, его известность была так же мала по сравнению с известностью Кузьмы Ивановича, как мал кирпич по сравнению с Эльбрусом. Но Николай Павлович так же сильно не любил бюрократов, как и Кузьма Иванович. Инженер, по роду своей деятельности человек конкретного мышления, ненавидел бюрократов за то, что они мешали ему работать, сыпали ему песок в подшипники. Николай Павлович не сталкивался с крупными бюрократами, он непрестанно воевал с недостатками заводского масштаба.
Николай Павлович ненавидел не столько умом, сколько всем своим существом людей, равнодушных ко всему, волокитчиков.
Инженер воевал с бюрократами, как и писатель, острым, ядовитым словом.
В конце концов Николаю Павловичу некоторые из заводских недостатков показались, как говорят в литературе, типичными, и он написал рассказ для сатирического журнала. В журнале рассказ не напечатали. В редакции ему сказали:
— Обычно авторы сами ходят к нам, и не раз. Вы же прислали свой обобщенный фельетон по почте, так обычно делают заключенные.
Поговорив с автором и поняв, что он на свободе, его тотчас утешили:
— Ваш рассказ по литературной форме неплох, он даже смешон. Назовите конкретных носителей, мы проверим и, если окажется возможным, опубликуем.