— Во дворце.
— А почему так зелено?
Глубокий вздох Дары позволил оценить приличные (или скорее неприличные) размеры её груди. Как я раньше не замечал? Мысль повисла в сознании зеленоватым облачком и стала раскачиваться туда-сюда, как и всё вокруг. Или просто они попали в шторм? Во дворце? Надо будет предупредить Флоренс, что во дворце разлилось неприличных размеров… море.
Море раскачиваясь влилось в невообразимо розовую комнату и замерло, помещение разделилось на две зоны — темную, покрытую зеленой дымкой, и светлую, окутанную солнечным светом. На одной половине замерли они, а на другой…
— Поставь меня, — его голос звучал глухо, но представшая перед ними картина требовала более детального изучения.
— Наконец-то.
Зеленоватый туман тут же окутал его ноги, обутые в сапоги. Что ж, он хотя бы одет. По ту сторону границы всё казалось живым, и в то же время мертвым, замершим, нереальным. Силуэты расплывались, не позволяя понять кто там. Он остановился у самой кромки, здесь зелень клубилась насыщеннее, и что-то не позволяло туману проникнуть дальше. А вдруг и он не сможет пройти?
Просто протянуть руку, и смело шагнуть вперед. Пальцы чуть покалывает, ощущение не из приятных, но терпимо. Туман просачивается вслед за ним, едва заметный, льнет к ногам. Свет резко бьет по глазам, хочется зажмуриться и отвернуться, но он сжимает челюсти, терпит и идет вперед. Только вперед. Нельзя оборачиваться, ни в коем случае нельзя оборачиваться.
Взгляд опускается вниз, на розовом ковре с высоким ворсом растекается лужа крови. Застывшие стеклянные глаза женщины, в волосах выделяются янтарные гребни, на ней богатое платье, расшитое жемчугом, она лежит в луже крови, своей крови, которая продолжает течь из глубокого пореза на шее. Мертвая.
Резкий хлопок заставляет его оторваться от созерцания незнакомой мертвой дамы. На том же безобразно розовом ковре (он уже успел возненавидеть этот цвет) замерли двое. Ещё живые. Он был уверен, что этих двоих связывает что-то темное. Лица мужчины он не видел, только русые волосы, а в правой руке кинжал, весь в крови. Накал ненависти в этой комнате достиг своего предела, его нельзя было не почувствовать. Юну казалось, что он даже может попробовать на вкус эту приторно-горьковатую смесь человеческих эмоций. За убийцей стояла женщина в черном платье, светлые пепельные волосы, гордо поднятый подбородок, гнев во взгляде и вызов. Флоренс! Он выбросил руку вперед, резко, неосознанно. Её взгляд на мгновение встречается с его, он мог поклясться, что она увидела, узнала. Улыбка на её губах. Рукоятка кинжала, торчащая из её груди. Смех. Смерть. Финал.
Странное послевкусие, будто тем мужчиной был он сам и это его рука всадила кинжал в грудь Флоренс. Сознание помутилось, его снова качнуло. Перед глазами мелькнули тени и зеленая туманная дымка. Нет ни розовой комнаты, ни Флоренс, ни её убийцы. Кто? Как? Зачем? Короткое «молодец», кто-то сжимает его плечо.
— Так должно быть и так будет, — тихий спокойный голос Тьмы не может заполнить пустоту или изгнать холод, поселившийся в нем.
— Почему она? За что?
— А ты не понял?
В его руки ложится помятый листок, взгляд бежит по красивым немного вытянутым буквам. Он узнает почерк Флоренс, но не может поверить написанному.
«Дорогой Иулианий,
Мне так жаль, что ты был вынужден покинуть столицу. Если бы я знала чем всё обернется, непременно бы постаралась удержать тебя при дворе. Всеми правдами и неправдами, лишь бы ты не стал одним из его любовников.
Милый, такой добрый и отзывчивый, готовый на подвиг во имя нашего короля. Мне рассказывали как на учениях ты смело бросился на врага и чуть не погиб. Теперь я думаю, что лучше бы смерть настигла тебя тогда. Удалось бы избежать позора.
Мне больно сознавать, что я могла повлиять на тебя, предупредить и не успела. Поверь, я до сих пор питаю к тебе самые нежные чувства, как к младшему брату. И до последнего не желала верить слухам о твоей связи с так называемым племянником Дары.
Двор твердил, что вы любовники, а я не верила, не могла поверить. А потом мне подарили картину. Лисица внесла её в мои покои в тайне ото всех, сорвала синий бархат и назвала этот ужас шедевром. Когда-то знаменитая картина "Торенс и Флавий" превратились в "Иулианий и бастард Дары". Я узнала все твои родинки, ошибки быть не могло. Дара не стала ничего отрицать, с возмутительным самодовольством призналась, что намеренно потворствовала твоему совращению. Угрожала, что расскажет королю о нашей с тобой тайной связи. Дворец всегда был пропитан ложью, я к этому привыкла. Мне жаль, но твой покровитель не лучше бордельной шлюхи, и с тем же рвением стремится стать новой фавориткой короля.