— Юн! — негодование захлестнуло с головой, резким движением она оттолкнула брата и села на кровати.
Тихие ругательства заставили её обернуться, перевернутая чернильница валялась на коленях Юна, а на белой рубашке растеклось темно-синее пятно — подобное зрелище удивленно-обиженного брата вызвало улыбку и первый смешок, вскоре превратившийся в заливистый смех. Даже полетевшая в неё подушка не могла заставить Тино остановиться, она согнулась пополам, уткнувшись лицом в подушку, плечи её вздрагивали. Стоило закрыть глаза, как перед мысленным взором представал брат в виде маленького спрутика с круглыми глазками и раздувшимися (что там у спрутов может раздуваться она точно не знала) щеками, а многочисленные щупальца были окутаны чернильным облаком. От такого умилительного зрелища слезы наворачивались на глаза, и сложно было удержаться от очередной волны смеха.
— Не плачь, Тино, — патетически произнес брат, положив руку на её подрагивающее плечо, — Он не сможет устоять перед твоими чарами.
— Пере-ед твои-ими, — всхлипывая, она всё же заставила себя оторваться от спасительной подушки.
— Что?..
— В беседке с ним будешь ты, Юн, — немного успокоившись, Валентина призналась в тайной части плана. Сзади повисла подозрительная тишина, и для закрепления результата по методике кормилицы (всегда лучше добить противника доводами, пока он не оправился от потрясения) она выдала: — Ты знаешь его… их… ну и себя тоже… лучше меня. Сумеешь удержать на расстоянии, если он позволит себе лишнего. Юн, только ты сможешь узнать что он думает о тебе… вернее, обо мне, — так нагло врать ей давно не приходилось, тем более брату, — Я… кажется, влюбилась…
Вот он последний штрих — томный вздох, скромный взгляд в пол и медленно, словно нехотя, обернуться, неловко собрать пальцами немного ткани покрывала, обязательно чуть закусить нижнюю губу и виновато посмотреть. Пожалуй, эта сцена могла бы быть достойна кисти великого и несравненного Доменико Орсо, живи он и поныне. Валентина поймала растерянный взгляд брата и одними губами произнесла «Прошу». Крепость пала, он пару раз моргнул, глубоко вздохнул и… кивнул!
-2-
Бальная зала была освещена множеством свечей. Музыканты играли вольту, дамы взлетали в руках кавалеров, раскрашивая зал разноцветными красками изысканных нарядов. Валентина стояла в стороне от танцующих, мундир спасал от приглашений, но в глубине души она завидовала брату. Он танцевал со старшим Уэсли уже второй танец подряд. Степенная аллеманда перешла в игривую вольту, они казались такими счастливыми.
— Неимоверно скучно, не правда ли?
— Простите? — рядом стоял последний человек, с которым она бы желала вести беседы. Алая полумаска не могла скрыть черных насмешливых глаз младшего Мрака.
— Женщины непостижимы. Как вы находите смену настроения вашей сестры? То она милое дитя, то вдруг превращается в изысканную леди. Мой брат в восторге, но мне кажется это очередная маска.
Тьма и Мрак! Ожидать подобной наглости она никак не могла, музыка затихла, хотя музыканты продолжали играть, гости смешались в одно большое разноцветное пятно, и в нем горели вызовом лишь его глаза. Ей пришлось призвать всё имеющееся у неё хладнокровие, чтобы не залепить младшему Уэсли звонкую пощечину. О, как она хотела оставить заметный след на его щеке, стереть с его лица выражение насмешливого превосходства.
— Вы так полагаете? — холодная вежливость позволяла держать себя в руках, — Признаюсь, рад, что вы находите наши провинциальные развлечения достойными вашего внимания. Будь на то воля моей сестры, она несомненно была бы польщена комплиментом, так тонко отпущенным вами.
— Я очень тронут вашим пониманием, — как едко прозвучали его слова, — И если бы не дал обещания брату, непременно составил вам компанию в саду ранним утром.
— Меня не сдерживают подобные обеты, Уэсли. Буду готов удовлетворить вашу нехватку приличного общества в любое время. Теперь же прошу меня простить.