— Амаш! Хирииши Амаш!
Номариам знал это имя. В сказках, которые рассказывали желтолицые люди в городе, в снах, которые навевало ему родство их магии, это имя звучало так часто, что его было невозможно забыть.
Хирииши Шмису Амаш. Безглазая дочь, многорукая, многозубая, рожденная из яйца Хвостатой матери, которое та однажды подбросила женщине народа Иссу в наказание за то, что город не принес ей хорошую жертву.
В то Цветение, гласили легенды, река Оргосард пересохла. Яйца, которые откладывали в песок женщины, тоже высохли вместе с задохнувшимися в толстой скорлупе слабыми детьми, и город не смог отдать Хвостатой матери столько, сколько она просила.
Хирииши наказала их, и наказание это было жестоким.
Та женщина, Лавиш, высидела яйцо Хвостатой матери вместе со своими яйцами и радовалась рожденному детенышу, как своему. Но когда Шмису Амаш вылупилась и открыла в первый раз рот, то сначала проглотила Лавиш, затем съела своих братьев и сестер, а потом направилась к Иссу, чтобы поживиться тем, что отыщется там. Маги города призвали драконов, но даже они не смогли справиться с пожирающей все и вся на своем пути безглазой дочерью Хирииши. Ее зубы жевали, ее руки хватали, а ее кожа оказалась непробиваемой для пламени драконов и магии змей.
Спустя пять дней люди Иссу взмолились о милости.
Спустя еще день — долгий день, полный страданий и смертей — Хирииши попросила принести ей в жертву дракона, молодого, сильного, с горячей кровью и пламенем в глазах. На следующую после жертвоприношения ночь она прогнала свою прожорливую дочь к устью Оргосарда, где постоянно появлялась новая жизнь, и Шмису Амаш с тех пор жила там, питаясь тем, что рождалось в стоячих мутных водах реки.
Раз в пять дюжин Цветений должны были приносить жители Иссу жертву Хвостатой матери. Раз в пять дюжин Цветений вспоминала Шмису Амаш о береге своего рождения и начинала свое путешествие к Иссу, и если Хвостатая мать не возвращала ее обратно, безглазая дочь выползала из воды и ела все, до чего могли дотянуться ее руки и зубы.
И тогда город Иссу лишался еще одного дракона.
— Каросы каросе! — раздался совсем рядом клич Тэррика, мгновенно подхватываемый ведущими, и Номариам, оглядевшись, увидел фрейле почти рядом.
В пляске теней и света их взгляды скрестились, и каждый прочел в них то, о чем думал сам.
Обманутая однажды смерть вернулась за тем, кого они вырвали из ее цепких рук. И теперь она не уйдет так просто.
— Держись дальше от боя! — крикнул Номариам, бросаясь вперед, но он знал, что Тэррик его не послушает и не повернет назад, хоть и знает, что битва эта может стать для него последней.
Если он умрет сегодня, умрет с поднятым мечом и ясным взглядом.
***
— Шербера. — Олдину пришлось встряхнуть ее за плечи, чтобы она пришла в себя и оторвала взгляд от места, где в толпе послышался голос Тэррика. На лице ее плясали огни, в глазах стоял ужас; она схватилась за Олдина так, как испуганный ребенок хватается за мать: крепко, до боли, не осознавая.
Ему нужно было увести ее отсюда, пока вокруг не воцарился настоящий хаос. Олдин чувствовал, как крадется, течет мимо воинов чужая сила, как поднимает то и дело невидимую голову на невидимой шее и пытливо вглядывается в лица, ища нужное ей лицо. Вспышка фиолетовой магии отвлекла ее, но ненадолго.
— Шерб, идем же!
— Олдин. — Шербера закашлялась, прижала руку ко рту, растерянно огляделась вокруг, будто проснувшись. — Олдин, ты это чувствуешь? Ты узнал, ты узнал ее?
— Да. Она вернулась за Тэрриком. Нам пора идти. — Олдин сжал ее запястья, чувствуя болезненный жар кожи, и потянул за собой, и Шербера сделала несколько шагов, подчиняясь, но вдруг остановилась, понимая, что идут они не к Тэррику, а прочь от битвы.
— Куда ты меня ведешь?
— В целительскую палатку.
Она замотала головой:
— Мы должны быть с Тэрриком! Мы должны помочь!
— С ним Прэйир и все восходное войско. С ним Номариам и Фир, — сказал Олдин терпеливо и добавил уже мягче, видя, как она напугана и растеряна: — И он не позволит нам помочь, ты же знаешь. Это его битва, Шерб. Только его.
Он увидел, как на лице Шерберы растерянность сменяется упрямством, решимостью, беспомощностью, светлой, ничем не прикрытой любовью... А потом она кивнула и сдалась.
Она понимала, что Олдин прав.
Она знала, что могла слышать голос Тэррика сейчас в самый последний раз — и знала, что он не примет от них помощи в борьбе против силы, которая пришла за ним.