— Иди сюда! — услышал он свой собственный громкий и твердый голос, и ноги слово сами собой сделали несколько решительных шагов вперед. — Давай, безглазый крокодил, я здесь! Я тебя не боюсь!
Шмису Амаш завизжала и ринулась к нему, разбрасывая в стороны всех, кто попадался ей на пути.
***
Прэйир был где-то у тяжелого хвоста, Олдин мелькнул перед ним в окружении лекарок, утаскивающих кого-то громко кричащего в целительскую палатку, рычал в толпе воинов разъяренный Фир...
У Номариама была только одна возможность и только один шанс спасти Тэррика от неминуемой гибели. Он мог — он знал это с самого начала, и с самого же начала знал, что смерть, которая пришла за Тэрриком, с радостью возьмет взамен одного из тех, кто попытался ее обмануть.
Не Олдина, ибо тот слишком молод.
Не Шерберу, ибо она еще была нужна Инифри.
Его.
Огромный черный жеребец Фира фыркнул рядом, и на мгновение, всего на мгновение Номариам закрыл глаза, когда почувствовал на своем плече невидимую руку матери мертвых.
В ремя пришло. Страшная горячая рана распустилась цветком на его коже там, где богиня коснулась его ладонью, и он едва сдержал рвущийся с губ крик.
— Иди, сын, — сказала Инифри, и голос ее был ласков и нежен, и боль и страх сразу же ушли, сменившись спокойствием и умиротворением. — Твоя Миннаиль ждет тебя уже так долго.
Бой вокруг вдруг стал замирать, затихать вдали, становиться тягучим, как вода Оргосарда, и движения ящерицы, до этого резкие и зачастую неуловимые взглядом, тоже стали текучими и предсказуемыми.
Номариам вспрыгнул на широкую спину коня и легко тронул его пятками. Ветер взметнул его волосы, когда Пармен сорвался с места и одним мощным скачком догнал ползущую к Тэррику Шмису Амаш. Они перегородили путь ящерице еще через два мгновения, а на третье Номариам, маг-луна, маг-яд, яд-магия, обернулся змеей и бросился вперед и обвился вокруг чешуйчатого тела дочери Инифри, вонзая огромные ядовитые зубы ей в мягкую белую грудь.
Боль была везде.
Сотня рук обвила его, сотни когтей рвали его беззащитную плоть, но Номариам стискивал зубы все крепче и выпускал в тело Шмису Амаш все больше и больше яда — все, что у него было, все, что он мог отдать.
Сильнее.
Сильнее.
В голове темнело. Сердце билось где-то в ушах, кровь текла из ран, но Номариам сжимал кольца вокруг тела визжащей и бьющейся ящерицы и челюсти на ее груди.
Сильнее.
Сильнее.
С громким хлопком что-то лопнуло у Шмису Амаш внутри, и волна холода пробрала их обоих до костей.
Номариам уже был готов сдаться, когда безглазую ящерицу пронзила первая судорога. За ней тяжелой волной пришла вторая, а потом третья — и вот уже огромные лапы в последний раз сжались и обмякли, огромная голова свисла набок и зеленая ядовитая слюна потекла из нее на землю.
Тело еще раз дернулось и затихло, но Номариам дождался, когда подскакавший к нему Тэррик мечом рассечет брюхо мертвой дочери Инифри и выпустит на землю ее длинные грязно-зеленые кишки, и только тогда позволил себе разжать кольца и упасть на землю.
ГЛАВА 11
Шербера не плакала.
Она не могла плакать: внутри все словно высохло, словно часть ее тоже оказалась выжжена ядом, отравившим огромную ящерицу — крокодила, сказал Тэррик, Шмису Амаш, говорили змеелюди — и тоже умерла.
Она сидела в палатке целителей и оттирала со щеки Номариама вытекающую из уголка его рта кровь. Как будто это могло помочь. Как будто что-то могло ему помочь.
Прэйир занес в палатку завернутый в походный плащ предмет уже в самом конце битвы. Шербера не слышала торжествующего рева воинов, не слышала визга Шмису Амаш — вокруг кричали раненые, всем была нужна ее помощь, и смерти вокруг было столько, что еще одну она восприняла почти мимоходом.
Но рука Фира, вошедшего в палатку следом, легла на ее плечо, и Тэррик — она не поверила своим глазам, Тэррик, фрейле, господин господ оставил поле боя, чтобы принести ей еще одного раненого? — протянул ей руку и голосом, в котором звучал звон афатра, приказал ей оставить все и идти за ними.
И она пошла.
Увидела окровавленное золото волос и затуманенное близкой смертью серебро глаз, услышала тонкий вскрик, сорвавшийся с губ Номариама, когда Прэйир уложил его на тут же принесенную лекарками лежанку, на ткань, которая тут же пропиталась кровью из множества ужасных ран.
Это изломанное тело не могло быть телом ее господина, говорило Шербере ее сердце. Ей все это чудится. Ей все это только кажется и сейчас это наваждение пройдет, и она поймет, что это другой воин или другой маг, а вовсе не Номариам, еще днем легко и ловко разбрасывавший вокруг лагеря осушающие чары...