— Мы можем позвать другую акрай, фрейле, господин. Она может забрать магию господина Номариама, — начала приблизившаяся к ним с тазом, полным теплой и чистой воды, лекарка, но рычание Фира и Прэйира и тихие, но ясные слова Тэррика заставили ее отступить прочь:
— Это сделает его акрай!
— Это сделает Чербер.
И Шербера, дрожа, послушалась и подошла ближе.
Олдин закрыл их полотняным занавесом, отгородил от глаз, хоть не мог отгородить от криков и запаха раскаленного камня, которым лекарки прижигали раны воинов. Змеелюди предупредили, что раны, нанесенные Шмису Амаш, всегда гниют. Эту заразу надлежало выжечь, пока она не пробралась в кровь и кости. Олдин и остальные лекарки и акраяр будут работать огнем до утра. Раненых было много. Та самая корпия, которую они так дружно щипали, уже пригодилась.
Шербере тоже надлежало к ним присоединиться.
Но только после того, как...
Она омыла руки в тазу и вознесла молитву Инифри, прося сделать ее сильной и помочь ей исполнить свой долг. А потом каждый из ее господ — и даже Олдин, пусть поцелуй его и был торопливым — коснулся губами ее губ, и Шербера осталась наедине с мужчиной, которому она дала клятву верности до конца.
— Минна, — выговорил Номариам еле слышно.
— Ты уже скоро встретишься с ней, мой господин, — сказала она, чувствуя, как жгут глаза непролитые слезы. — Уже скоро.
Она знала это имя. Давным-давно, еще в песках пустыни на пути к Побережью она проснулась однажды, крича от страха во сне, где были
тьма
боль
чужие грубые пальцы, забирающиеся в каждое отверстие ее тела, зубы, прикусывающие ее грудь и плечи до крови, чтобы заставить ее кричать
не смей вытирать лицо до утра пустынная шлюха иначе назавтра ты пожалеешь
Она не сразу поняла, где находится и кто это рядом с ней, и отпрянула от прижимающегося к ней мужского тела с испуганным всхлипом, который тут же заглушила, прикрыв рукой рот
— Прости меня, господин, прости, прости, прости...
— Шербера, — раздался в темноте голос Номариама, и едва заметное зелено-золотое свечение осветило палатку, когда его магия пробудилась вместе с ним. — Шербера, это я, Номариам. Все хорошо. Я не причиню тебе вреда.
Она улеглась обратно, свернувшись в клубок и заставляя себя дышать глубоко и медленно в попытке прогнать образы, пришедшие из темноты.
Ее била дрожь. Окружали тени. Душили слезы.
— Шербера, дитя, — его рука успокаивающе погладила ее плечо, — это всего лишь сон. Они умерли. Их кости уже сгнили.
Шербера развернулась к Номариаму лицом и уткнулась лбом в его плечо, обнимая за шею, и когда он обнял ее в ответ, говоря что-то ласково и тихо на своем языке, расплакалась, дрожа и всхлипывая, как дитя, которым он ее называл.
— Почему так случается? — В ее шепоте были и боль, и страх. — Почему мертвые не отпускают нас, Номариам, почему они остаются с нами? Почему я все еще слышу их голоса и чувствую прикосновения? Ведь Инифри стерла их следы с лица Побережья. Но в моем сердце эти следы еще такие четкие...
В тишине палатки она услышала тихий вздох, и ладонь, поглаживающая ее голову, стала как будто чуть тяжелее.
— Мы созданы такими, — сказал Номариам наконец, и в голосе его была так хорошо различимая в темноте тоска. — Мы, люди, помним тех, кто сделал нам больно, и тех, кто подарил нам любовь. Мы ненавидим и любим даже тех, кого Инифри уже забрала в свою колесницу.
Шербера подняла залитое слезами лицо и посмотрела на него, в глаза, что чуть заметно мерцали серебром.
— Ты говоришь сейчас о той, которую любил и потерял, господин мой? Миннаиль. — Серебристое мерцание исчезло, когда Номариам на мгновение прикрыл глаза. — Ее имя ты иногда произносишь во сне.
— Да, — сказал он после долгого молчания, которое она не рискнула нарушать. — Я говорю о Минне.
Он рассказал ей о той, которую любил, о той, которая умерла так жестоко и рано от рук темволд, о той, что забрала его сердце с собой, когда шагнула с этой земли в колесницу богини смерти. Шербера плакала. Змея-магия, положив голову ей на плечо, тоже плакала серебристыми слезами и тяжело вздыхала и шептала что-то на змеином языке.
Она запомнила имя женщины, что владела сердцем ее самого мудрого господина. Оно останется с ней, даже когда ее самый мудрый господин умрет.
— Шербера...