Фир перевел на Олдина взгляд, прищурился, внимательно разглядывая. Магу, казалось, тоже не сиделось на месте, лицо его было сосредоточенным и напряженным.
Все-таки магия?
Он пытался слушать, что говорят за столом, но зверь разволновался не на шутку: требовал, просил его пойти к Шербере, и все уговоры Фира и напоминание о том, что они увидят ее завтра, не помогали. Наконец он сдался, поднялся с места, предупредив фрейле, что сейчас вернется, и вышел в коридор, сразу же быстрым шагом направившись к лестнице на второй этаж.
Шербере достаточно будет коснуться зверя, и он успокоится. Бороться было бесполезно — схватка только измотает обоих и сделает их слабыми перед днем дозора. Он просто позволит ей себя коснуться. Просто позволит...
Уже на лестнице Фир услышал за собой торопливые легкие шаги. Это был Олдин, и то, что он почти бежал, было плохо.
— Ты к Шербере? — Его голос дрожал от сдерживаемой магии. — Ты тоже это чувствуешь, воин?
Проклятье Инифри! Фир даже не затруднил себя ответом. Он в три широких шага добрался до второго этажа и оказался у двери в комнату Шерберы.
— С дороги! — рявкнул оторопевшему охраннику и распахнул дверь, готовый ко всему... и застыл, схватившись рукой за меч, когда зверь злобно и раздраженно завыл, что предупреждал же, просил же, чувствовал...
— Где акрай? — раздался позади него громкий голос Олдина.
Воин что-то забормотал о том, что она вернулась и больше не выходила, когда Фир развернулся и одним ударом кулака в челюсть отбросил его к стене.
Он выхватил меч, позволяя зверю вырваться на свободу, а человеку — укрыться за туманом безумия, и с размаху воткнул его в грудь завопившему от боли воину. Фир знал, куда бить: не в сердце, а так, чтобы целители смогли подлатать плоть, не насмерть, но так, чтобы боль была смертельно сильна и не давала лишиться чувств.
— Где она? — зарычал он воину в лицо нечеловеческим рыком. — Отвечай!
Но тот только вцепился в меч мгновенно порыжевшими от крови пальцами и захрипел.
— Ты должен был оставаться здесь всю ночь! Всю. — Фир чуть повернул меч в ране, чувствуя, как тот упирается в ребра. — Ночь. Зачем ты ушел?
— Ты убьешь моего хорошего воина, карос каросе! — донесся до него сквозь туман голос фрейле. — Остановись! Ты не знаешь, что именно случилось.
— Я чувствовал ее боль! — заревел зверь и приготовился к броску.
— Я бы не советовал тебе вмешиваться, фрейле, — голос Прэйира позади него звучал лениво, текуче, спокойно. — Иначе он убьет и тебя тоже, а потом и нас всех.
Он убьет. Если с Шерберой что-то случилось, если она мертва, он убьет всех, а потом и себя тоже, но сначала...
Фир надавил мечом, чувствуя, как легко каменное лезвие разрезает мягкую плоть, и тогда наконец воин, задыхаясь, закричал:
— Это была женщина, женщина!
— Ты покинул пост, чтобы сунуть свой отросток в дырку какой-то шлюхи. — Фир ухватился за меч покрепче, с наслаждением слушая бульканье крови, вместе с пузырями вытекающей из раны. — Ты, близкий фрейле, ушел со своего поста.
— Милости! — захрипел воин, ища глазами фрейле. — Милости, господин, это была магия… я бы никогда…
— Погоди, — раздался голос Олдина совсем рядом, и Фир увидел, как маг опускается подле воина на колени. — Дай мне взглянуть на него, прежде чем ты его убьешь.
Он бесцеремонно задрал голову умирающего и заглянул ему в глаза. Двух ударов сердца было достаточно этому магу, чтобы подняться и отступить, стряхивая с пальцев что-то желтое и похожее на чешую.
— Змеи! — зарычал Фир.
— Нет, воин, только одна змея. Женщина-змея. И магия, которая действует на любого, кто не имеет в своем сердце истинной любви.
Женщина-змея. Ярость все еще застилала Фиру глаза и разум, но голос Олдина пробивался сквозь нее, и его слова отрезвляли, заставляя думать.
— Как ее звали? Эреп! — голос фрейле, казалось, мог остановить мертвого, уже шагнувшего одной ногой в колесницу Инифри. — Я приказываю тебе назвать ее имя именем Матери мертвых.
— Дшееш... — выдохнул тот, и лицо его исказилось от страха. — Господин, я прошу...
— Я знаю ту, о ком он говорит, — проговорил Прэйир медленно, и они все обернулись к нему, чтобы увидеть, как мрачнеет его лицо. — Я знаю, кто эта шлюха, и у меня и Шерберы с ней свои счеты. — Он перевел взгляд на Фира. — И поэтому эту женщину ты, карос каросе, оставишь мне.