Шербера увидела, как загорается на ней одежда, как прилипает она к коже, как покрывается язвами-ожогами тело. Она поднесла к лицу руки — и плоть на них почернела и обуглилась до костей, и плоть стоящих рядом девушек тоже чернела и обугливалась, падая горящими каплями на каменный пол. Не было ни боли, ни жара: только огонь и умирающая плоть, и живые мертвецы вокруг — они сами, акраяр, ставшими такими по воле Инифри.
Шербера перевела взгляд на Волету — обнаженную, объятую огнем, с пылающими волосами, выгоревшими дотла грудями и нежно-розовым, живым животом, в котором лежал не тронутый огнем ребенок. Сквозь огонь и запах гари Волета посмотрела на Шерберу и улыбнулась сожженными сухими губами, а потом воздела руки ввысь, будто приветствуя всех, кто стоял и летал вокруг.
И прямо на глазах ее раны стали исцеляться.
Ее волосы отросли и густой темной волной спустились по обнаженным плечам.
Кожа потемнела, как будто от яркого солнца, став почти цвета дерева, из которого был изготовлен стол в длинном доме.
Где-то далеко Шербера услышала еще один удар, от которого сотряслась земля, и поняла, что таран снова врезался в ворота, но теперь это уже не имело значения.
Потому что теперь с ними, в этом пламени и в этом доме, была она.
ГЛАВА 28
Ее появление было как гром небесный и сотрясение земли. По всему Побережью, по всему Берегу и даже в глубине Океана все сместилось, сдвинулось с места, сошло с оси — будто ее появление дало всему неживому и живому в этом мире какой-то знак.
Знак измениться.
...И все изменилось.
Шербера не сразу осознала, что Волета — Инифри? — женщина, которой она стала, направляется прямо к ней, ступая мягкими темными ступнями по опаленным камням. Драконы снова изрыгнули яркое пламя — но теперь оно не погасло, а будто накрыло их всех пеленой, спрятав от ночи и дня.
Ничего вокруг не стало. И самой Шерберы не стало, потому что Инифри уже была ею, а еще каждым человеком вокруг, каждым камнем вокруг, каждым драконом вокруг — и Шербера тоже была камнем, человеком и драконом.
Створки древних ворот, удерживающие город от вторжения, прогнулись и должны были скоро лопнуть, и Шербера чувствовала каждую трещину этих створок, каждую щепку и каждый уставший гвоздь. Торопившиеся на стену мальчишки опрокинули на себя котел с кипящей смолой — и Шербера была болью каждого из этих мальчишек и обжигающей черной смолой, приставшей к их телам. Снизу вверх, пущенные луками темволд, взлетели сотни жалящих стрел — и Шербера была этими стрелами, чувствовала воздух, который они пронзают, и плоть, в которую они воткнулись.
Она была снегом, тающим под ногой зеленокожего, и потом на одежде теряющего последние силы мага.
Она была камнями, из которых сложили стену фрейле, и пылью, осевшей на этих камнях.
Она была жизнеедом, грызущим плоть того, кого он еще вчера называл другом.
Драконенком в чреве свирепой драконицы.
Ветром, поддерживающим ее крылья.
Она была матерью, ослепившей собственного сына, она была...
— Нет! — закричала Шербера в ужасе. — Нет, пощади меня, я не хочу быть тобой, я не смогу этого вынести, я не смогу!
В следующий миг она снова была собой... так просто, будто стоило лишь моргнуть — и вернулись камни, акраяр, пламя... Она стояла на каменном полу голыми коленями и прижимала руки к груди — розовые, исцелившиеся руки к розовой, исцелившейся груди. Взгляд Шерберы упал на босую смуглую ногу матери мертвых, стоявшую совсем рядом, скользнул выше: на ее обнаженные бедра, на лобок, покрытый темными волосами, на мягкий живот, на грудь с почти черными сосками...
Перед ней стояла богиня и одновременно Женщина, и если бы Шербера была мужчиной, она бы обязательно оценила всю полноту и прелесть этого тела. Перед ней стояла Женщина, знавшая силу своей природы... и все же Инифри ненавидела женщин и обращала свои милости только на мужчин
— Смертная, встань, — сказала богиня низким мелодичным голосом.
Шербера поднялась.
— Ты знаешь, кто я?
Шербера молча склонила голову, и Инифри продолжила, будто и не собиралась дожидаться ответа:
— Я пришла сюда, чтобы закончить вашу войну. В других землях ее давным-давно закончил мой сын, но вы так долго не хотели понять моих слов и так долго не хотели объединять силы, что мне пришлось позволить этой войне длиться. — Она взмахнула рукой, будто предупреждая вопрос. — Я не отвечу тебе прямо, смертная, ибо ответ убьет твой разум. Но ваша война шла дольше других. И погибло вас намного больше, чем погибло в других войнах — и все из-за вашей вражды, ненависти, соперничества друг с другом.