Она звала его, чтобы убить. Она пришла за ним, как пришла за другими, и сейчас он умрет.
Удар в грудь — и его отбросило навзничь на расколотые каменные плиты, и боль была такая, что он закричал. Огромное нечеловеческое лицо с глазами, бесцветными, раскаленными добела, яростными и одновременно холодно-безразличными, нависло над ним, и темные губы матери мертвых растянула улыбка, в которой сверкнула тьма.
— Тэррик. Ты последний из них. Я нашла тебя. Ты мой.
Белая рука — только кости и никакой плоти, — прижала его к земле, и богиня нависла над ним, раскрывая темный рот, чтобы поглотить, как поглотила других...
...Он открыл глаза, тяжело дыша и с сердцем, колотящимся от дикого страха.
Он последний. Она нашла его. Она пришла за ним. Она...
— Господин?
Шербера, чье имя он так и не научился произносить правильно, последняя из тех двенадцати, что должны были стать надеждой его мира, и женщина, рядом с которой он становился самим собой, сидела у огня и штопала его рубицу своими новыми ловкими руками. Услышав его хриплое частое дыхание, она тут же оторвала взгляд от шитья и поднялась, и спокойная радость на ее лице заставила его сердце замедлить бег, а страх — отступить.
— Ты пришел в себя. Принести тебе воды?
— Да, — сказал Тэррик на языке своего народа, но она поняла и, кивнув, направилась к лавке, на которой стоял кувшин.
Он не расспрашивал ее о том, как все прошло, и вообще почти не говорил — был еще слаб, хоть эта слабость и не была больше слабостью лихорадки и раны. Шербера напоила его, проверила повязку, а потом вернулась к огню и к шитью. Лихорадка спала, сказала она. Они заплатили цену смерти, и она отступила от Тэррика и скрылась во тьме, хоть и бродила вокруг войска широкими кругами, не желая уйти совсем.
Но такова была война.
Кто-то всегда умирает на войне.
Кто-то всегда умирает.
— Я останусь до утра, — сказала Шербера. — Отдыхай, Тэррик. Тебе нужно набираться сил.
Ее присутствие, к которому он так привык за последние долгие ночи и дни, безмятежность, с которой она штопала его рубицу у огня, мягкий голос, имевший такую безусловную и безграничную власть над преследующими его тенями, укрыли его, и Тэррик снова уснул.
***
Она думала, что будет тяжелее, но все получилось совсем легко. Номариам был прав, и Фиру, и даже Прэйиру пришлось признать это, когда из дома Тэррика Шербера вышла на своих ногах, правда, опираясь на старшего из мужчин, но сама, и даже сумела добраться до постели в доме акраяр, прежде чем силы ее окончательно покинули.
Выздоровление Тэррика не было поразительным и быстрым, но оно было — шаг за шагом, день за днем он возвращался к жизни, и лихорадка больше не мучила его, превращая ночи в бессонный кошмар. Шербера по-прежнему оставалась с ним каждую ночь, но теперь ее магия помогала ему. Рана затягивалась. Ладонь Инифри на его плече светлела и бледнела.
К моменту, как они доберутся до Берега, она должна была исчезнуть.
Через несколько дней после первой метели налетела вторая, и войску пришлось какое-то время пробираться по снегам пешком. Шербера шла вместе с остальными, вдыхая тяжелый запах водорости от реки, вдоль русла которой они двигались, и пытаясь различить в речном запахе другой, соленый и терпкий, как слеза.
Они возвращались домой.
Не позволяя себе снова забыться надеждой и беззаботностью, уже однажды наказанными Инифри, воины вглядывались в снежную пустыню и держали наготове оружие, но ноздри их трепетали, отыскивая в витающем вокруг аромате реки аромат Океана.
Они возвращались домой.
— Волета, тебе лучше сесть в повозку, — сказал Займир, останавливаясь рядом с бредущими цепочкой акраяр, но его акрай только покачала головой.
— В повозке душно и я не чувствую запах. А я хочу чувствовать. — Она глубоко вдохнула. — Рыба! Тина! Гнилые черви! Разве это не прекрасно?
Займир, дитя пустыни и камней, смотрел на свою беременную акрай так, словно она лишилась разума, оглядывался на других, замечая в их глазах то же безумное выражение... и сдавался, хоть еще мгновение назад был готов схватить Волету и запихнуть ее в повозку силой.
— Мы идем к Берегу, — сказала Шербера Олдину вечером, когда, закончив дела в целительском доме, подошла сказать ему, что уходит.
Он казался таким ошеломленным, глядя на ее светящееся воодушевлением лицо, что она не удержалась, обвила его шею руками и поцеловала его в губы на глазах у изумленных лекарок, смеясь, сама не зная, отчего.
— Мы идем к Берегу, Олдин!..
Шербера не знала дома на берегу, но она знала магию Берега, и теперь узнавала ее, это тончайшее переплетение сил воздуха, воды, огня и Инифри знает, чего еще, окутывающее тело и заставляющее кипеть кровь.