— Этим летом по распоряжению лорда Фока в Белл-Глен построили несколько домов для больных, — объяснил сэр Хью.
— Я вместе с лекарем и монахами из монастыря отправлюсь туда, — сказал отец Уоррен. — Мы будем ухаживать за больными и хоронить умерших. — Он указал на трех мужчин, облаченных в монашеские одежды. Они молча стояли посреди зала. Два месяца назад их прислал в Эшлингфорд Лайм.
— Мы обязаны поступить так, как говорил лорд Фок, — уверенным тоном заявила Джослин, по очереди окидывая взглядом всех присутствующих. — Если мы хотим выжить, мы не должны впадать в панику. Нам следует жить так, как мы жили раньше. При первых признаках чумы необходимо вывозить заболевших из домов. Остальные будут продолжать выполнять свои обязанности. — Хозяйка Эшлингфорда понимала, что требовала от людей слишком много, и понимала, что долго удержать подданных в повиновении — а чума могла свирепствовать два или даже три месяца — будет неимоверно трудно. Джослин осознавала, что ей придется жить рядом со смертью и делать вид, что она не боится смерти.
— Но разве мы можем знать заранее, что, вывозя всех больных из домов, мы выживем? — с горечью в голосе спросил пожилой крестьянин, которому предстояло потерять единственного сына.
— Верно. Мы не можем этого знать, — снова вступил в разговор сэр Хью. — Однако одно могу сказать с уверенностью: если мы оставим зараженных чумой в домах, мертвых будет больше. Изолировав больных в Белл-Глен, мы спасем немало жизней.
Как выяснилось позднее, среди крестьян заболели пока только пятеро. Селяне, стараясь сохранять спокойствие, разошлись из замка по домам и повезли больных в деревню Белл-Глен.
Джослин стояла у окна и наблюдала за собравшимися во дворе. Отец Уоррен и лекарь направлялись к двум уже оседланным лошадям. Женщина плохо знала лекаря, однако успела заметить, что не ее слова и не утешения отца Уоррена, а именно присутствие в зале этого молчаливого человека успокоило подданных и вселило в их сердца надежду.
Джослин не сводила глаз с удалявшихся мужчин. Ходили слухи, что многие священники и лекари, страшась болезни, пренебрегали своим долгом и, бросив умирающих больных на произвол судьбы, спасались бегством. Неужели и присланный Лаймом лекарь относится к их числу? Неужели он тоже покинет Эшлингфорд?
— Умоляю, не уходите. Не оставляйте нас, — прошептала Джослин. Она понимала, что лекарь вряд ли мог справиться с чумой, но в его силах было облегчить страдания людей.
— Мама, а когда вернется дядя Лайм? — спросил Оливер, возвращая Джослин к реальности.
Мальчик сидел на краю кровати и вертел в руках волчка. Мать уже в который раз отметила про себя, что ее сын заметно вырос и повзрослел, тело окрепло, руки и ноги удлиннились. Одежда, которую он сейчас носил, стала ему маловата. Оливер понимал то, что в прошлом году было неподвластно его разуму. Господь, не позволь чуме забрать мальчика!
— Мама!
— Я не знаю, когда вернется лорд Фок.
Оливер тяжело вздохнул.
— Наверное, не скоро. Он очень давно к нам не приезжал.
Да, время тянулось мучительно медленно. С того дня, когда Лайм прислал ей брошь, прошло три месяца.
— Возможно, он навестит нас в ближайшем будущем, — попыталась ободрить сына Джослин, хотя в глубине души не верила в сказанное. Она понимала, что теперь, когда чума нагрянула в Эшлингфорд, Торнмид тоже находился под угрозой ужасной болезни. Лайм ни за что не покинет свое баронство в такой решительный момент.
— Мама!
— Что?
— А почему дядя Лайм не женится на тебе?
Вопрос сына привел Джослин в смятение. Она мучительно подыскивала слова, чтобы объяснить все Оливеру, но он был слишком мал, чтобы понять то, что происходило между ними. Уклоняясь от прямого ответа, женщина спросила:
— Он тебе нравится, и ты хотел бы, чтобы он стал твоим папой, да?
Положив волчка на колени, мальчик посмотрел на мать.
— Да. Тогда мы могли бы жить вместе, и я бы играл с Майклом и Эмрисом… и с той девочкой тоже.
— С Гертрудой?
— Угу.
Джослин невольно улыбнулась.
— Это было бы замечательно, не правда ли?
Оливер кивнул головой.
— Тогда почему же он никак не женится на тебе?
Мать знала, что теперь сын не позволит ей уйти от ответа.
— Понимаешь, это невозможно, Оливер.
— Но почему?
Осознавая, что ей вряд ли удастся объяснить все сыну, Джослин пожала плечами.
— Я и сама не понимаю. Просто невозможно и все.
Задумавшись, мальчик некоторое время хранил молчание, затем неожиданно спросил:
— Ты любишь дядю Лайма?
Солги она, ей бы удалось прекратить тяжелый для нее разговор, но она не хотела лгать. Подойдя к сыну, мать села рядом.
— Да.
Словно услышав подтверждение своим мыслям, Оливер просиял.
— Он тебя тоже любит, — удовлетворенно заключил он. — Теперь вы можете пожениться.
Джослин нахмурилась.
— Но откуда ты знаешь, что он любит меня?
— Я спросил у него.
— Когда?
Ребенок задумчиво провел кончиком пальца по волчку, лежавшему на его коленях.
— Давно.
— Ты уверен, что он сказал, что любит меня?
Надув губы, Оливер, обиженный недоверием, с важным видом подтвердил:
— Да. Он так говорил.
Джослин смутилась. О, если бы Лайм сказал это не Оливеру, а ей! Она мысленно одернула себя, напомнив, что не стоило воспринимать всерьез слова сына. Разве мог Лайм ответить мальчику что-нибудь другое?
— Ну теперь-то вы можете пожениться? — упрямо настаивал ребенок.