И вдруг откуда-то с неба полились живые звуки скрипки, словно астральный смычок легко заскользил по невидимым струнам. Откуда на крыше в такой час взялся скрипач? Вот и не верь потом в волшебство. Да и как можно не верить, если чудо свершилось снова… в который раз рядом с ней!
― Ты справишься. Ты сильный! Я знаю и ничуть не сомневаюсь в тебе, ― как заклинание, крутились в голове её слова.
Болезнь отступала, и Фил был уверен, что справляется сам. Если бы он только знал какой ценой. Всё, что было для него хорошо, он принимал как данность. Он думал так, вернее, не думал, просто брал. Брал и не думал. А Лина страдала. Он понял это, когда, позвонив однажды, услышал в трубке отповедь мамы Марты.
― Ты только посмотри на себя, да на тебе лица нет! ― отчитывала Лину мать. И Филу стало не по себе.
«Феномен обкрадывания в действии! ― внезапно осенило его. ― Разве возможно такое на расстоянии⁈»
Ему вдруг вспомнился тот постыдный эпизод на речке. Лина на грани обморока. Бледное лицо, спутанные волосы, потухшие глаза. Она смотрела потерянным взглядом в пустоту и почти не дышала. Руки Фила затряслись от бессилия и бешенства на самого себя. Выходит, он карабкался вверх ценой её здоровья? За каким он тянет девчонку на днище, за собой⁈
За этим осознанием последовало ощущение пустоты, но решение пришло в ту же минуту. Фил резко ограничил общение, лишь скидывал Лине любимые треки групп, а вскоре и вовсе удалил её номер, чтобы не было соблазна позвонить, и сам посмеялся над собственной тупостью, ведь номер Лины он знал наизусть.
Телефон разрывался от входящих звонков, но Фил всё реже снимал трубку, только с Максом поддерживал контакт и с парой друзей из сквота, но Лина не сдавалась ― продолжала звонить и писать. Поначалу Фил отвечал на её звонки, однако всё больше молчал или делал вид, что чем-то занят. Не хотелось ныть и выглядеть слабым в её глазах. Если бы она только знала, как ему мечталось вновь увидеть её, поговорить, успокоить, попросить дать ему время прийти в себя, а сбросить вызов рука не поднималась. И Фил терпеливо ждал, когда телефон разрядится и вырубится.
Родные стены, куда так рвался Фил, уже не спасали. К тому же в доме ощущалась чуждая ему энергетика. Зачем все эти новшества и изыски: кричащие ярким цветом шторы, цветы на кухонном подоконнике. В голове мелькали догадки одна похлеще другой, и самая удобная из них, что отец загорелся новой идеей и внедряет в жизнь какие-то практики, но самая худшая… Фил чертыхнулся, припоминая первые свои впечатления. Об этом даже думать не хотелось. Его покоробило от мысли, что отец мог привести другую женщину. Пусть заводит себе хоть десяток любовниц на стороне, но позволить чужачке хозяйничать в доме матери? Хотя… Фил в который раз обошёл комнаты, с пристрастием изучая каждый уголок: кроме идеального порядка и вот этих раздражающих штук, других подозрительных следов посторонней женщины в квартире не наблюдалось. Нужно добиться от тёти Нины правды. Она ведь точно что-то знает, но молчит как партизан, да и не приходит почти.
Дни тянулись медленно, ночи казались томительными и бесконечными. Фил пытался уснуть, но тщетно. Малейшие звуки резали слух, страхи возвращались. К концу недели нервы совсем расшатались и пульсировали в теле единым триггером. Бессонница окончательно опустошила его. Желание ― закинуться всё сильнее давило в груди. В какой-то момент Фил почти сорвался и снова достал баночку с транками.
Вот оно счастье. Это лживое счастье, что лежало сейчас в его ладони, накрывало сиюминутной радостью, однако не меняло сути: как только действие «лекарства» ослабевало, отчаяние и боль вновь заполняли душу. Бесит, сука, как же бесит! Из-за собственной дури он скатился на самое днище и вынужден скрываться от всех и вся, от Лины. Он снова поднёс запястье с лентой к лицу и вдохнул её утончённый запах. Нет! Он выстоял две недели и будет бороться дальше! Они обязательно встретятся, и он докажет ей, что смог.
Фил рывком поднялся с кресла и бросил взгляд на окно, за которым темнела ночь, потом отыскал на столе коробку с лекарствами и закинул в рот горсть таблеток: витамины, валериану, мексидол ― антидот от эмоций и страхов, ― и снова повалился в кресло. Заткнув наушниками уши, Фил дремал под исповедь Джонатана, балансируя на волнах мрачной лирики КОЯN. Как ни странно, именно эта музыка была созвучна с его настроением и отвлекала от душевных мытарств.
'…Я чувствую, что тону.
Такое ощущение, что я тону,
И ничто не может поймать меня,
И мне не за что зацепиться'.
Корн, Альбом «Untitled» 2007 г.
«Чёрт, этот чувак знает, о чём поёт», ― пробивалась сквозь психоделический транс мысль. Фила и впрямь будто тянуло на дно. Веки отяжелели, и он постепенно впал в беспокойную дремоту.