— Мне важно, мне всё важно. Потому что ты моя! Хочешь, я прокричу на всю Москву, что люблю тебя?
— Неа, лучше поцелуй, — Лина с улыбкой закусила губу.
Филипп склонился ниже и, захватив ладонями её лицо, припал к её губам в долгом нежном поцелуе.
Сколько они так стояли, захваченные эмоциями, Лина не понимала, она отстранилась первой и, оглядевшись, заметила в толпе удаляющуюся фигуру Тани Разинской.
«Вот это новость, она, выходит, следила за мной?» — озадачилась Лина.
С Леоном Александровичем у Лины складывались очень тёплые, дружеские отношения. С каждой встречей они всё ближе узнавали друг друга. Правда, эти встречи были нечастыми. Да и времени прошло совсем немного, всего каких-то недели две.
Лина восхищалась своим отцом, его выдержкой, проницательностью, умением говорить. Они могли общаться часами обо всём подряд, серьёзно или с юмором. А ещё он делился своими знаниями, объяснял, как нужно работать с мыслью, распознавать предчувствие и отводить беду.
— Скоро вернётся твоя бабушка, Светлана Васильевна. Она тебе расскажет гораздо больше, чем я. В плане эзотерики она лучший наставник. Сейчас она в клинике заграницей, лечится, пусть долечится. Я пока ничего о тебе не говорил, а то сорвётся и прилетит.
— Да, конечно.
— И хорошо, что ты не проявляешь активности, твоя энергия дремлет.
— Откуда вы знаете?
— Я бы почувствовал и твоя бабушка тоже.
Как правило, Леон Александрович забирал Лину после занятий и вёз в ресторан.
В тот день его чёрный гелик стоял у обочины. Лина вышла из консерватории и сразу направилась к нему.
Разинская и тут не подкачала, задержалась на целую пару, дождалась её в вестибюле и увязалась следом за ней.
— Альтман, привет. Так это правда? Ты вышла замуж?
— Да, Таня, да. Я вышла замуж.
— Я видела вас, вы так мило ворковали, — с завистью вздохнула она.
— Зачем ты за нами следила? — Лина слегка притормозила и развернулась к ней.
— Хотела удостовериться, что это тот самый парень, который приходил к тебе на концерт. Это правда, что он сын Марины Лавровой?
— Правда. Она была моей первой учительницей.
— Мм… теперь понятно. И он твой муж?
— Угу.
Из чёрного гелика вышел Леон Александрович и, помахав Лине рукой, неспешно шёл к ней.
— А это ещё кто? — Лицо Разинской удивлённо вытянулось, глаза округлились.
— Неважно, Таня, мне нужно идти.
Однако та, не отставала ни на шаг, продолжала идти рядом.
— Познакомишь?
— Конечно, нет. С чего бы это?
— Тебе жалко, что ли?
— Жалко. Потому что он только мой!
— Твой? Хм… Ну, Альтман, ты даёшь! Завела себе богатенького мужика? А не жирно ли тебе будет? И муж и любовник.
— Любовник? — засмеялась Лина. — Это мой папа!
— Папа? Врёшь! У тебя отродясь его не было. Да и на папу он совсем не тянет. Он что тебя в пятнадцать заделал?
Лина, улыбнувшись, пожала плечами, ведь Танюша почти угадала, ошиблась всего на год-два.
Услышал ли Леон Александрович их разговор, а может ему интуиция подсказала, но он ускорил шаг. А когда поравнялся с Линой, обнял её за плечи.
— Ну что, дочь, освободилась? Какая у нас на сегодня программа?
Разинская так и зависла с открытым ртом.
А Лине захотелось высунуть язык, или скорчить ей злобную рожицу, совсем как в детстве.
Свадьбу Элы и дяди Эдика играли в ресторане, в кругу самых близких людей. Среди приглашённых были родители, питерские родственники Полянских, Нина Георгиевна — нянька Филиппа и любимая тётя Эмма с сыном Ником.
Эла ожидаемо отказалась от платья, подаренного ей Леоном Александровичем, не то что примерить, даже взглянуть в его сторону не захотела. Выбрала новый, элегантный и изысканный наряд невесты. Надела серьги Изольды Дмитриевны, всё для того, чтобы угодить будущей свекрови.
Лина с восторгом смотрела на красавицу Элу, она всегда была для неё эталоном красоты. Женственная. Утончённая. Милая. Они с дядей Эдиком были такой замечательной парой. Оба улыбались, держась за руки, совсем как юные влюблённые. Их лица светились от счастья.
Даже чопорная Изольда Дмитриевна прослезилась, а Филипп Эдуардович, дедушка Филиппа поднял бокал и проскандировал тост: «Давно в нашей семье не было звонкого смеха и топота детских ножек. Вам, молодым, нужно срочно заняться этим вопросом. Ты уж давай сын, не подкачай. Счастья вам, дети и… горько!». По залу прокатился весёлый гул голосов, крики «Горько» и звон рюмок.