Слёзы застилали глаза Лины. Страх потерять любимого вытеснил всё благоразумное, на смену ему пришло отвратительное, всепоглощающее чувство беспомощности, в душе ледяной глыбой застыло отчаяние. Неужели она ничем не сможет помочь?
Филипп словно уснул крепким сном и ни на что не реагировал: ни на слова, ни на прикосновения. Лина старалась не делать резких движений, из страха причинить ему ещё больший вред, и судорожно искала выход из сложившейся ситуации. Она бы с радостью поделилась с ним жизнью, но, увы, её энергия тепла, казалось, ушла безвозвратно.
От осознания беды хотелось плакать и стенать. Сердце сжималось от боли и злости на саму себя. Что же это за любовь такая, из-за которой уходит «магия», думала Лина, глядя в бледное, безжизненное лицо Филиппа.
Нужно срочно взять себя в руки, найти в себе силы и попытаться возродить зачахший огонь!
Лина прикрыла глаза и напрягла память, вспомнив слова отца в одну из последних встреч.
«Защита рода… помощь сильных рода… для этого нужно вернуться в прошлое, прожить его заново и влиться в поток информации…», — сказал он, когда Лина завела разговор о своём утраченном даре исцелять.
«Как в сказках», — ответила она, виновато пожав плечами. Тогда она не восприняла его слова всерьёз, но теперь пыталась вникнуть в их суть и применить на деле. Но как?
Мысли проносились со скоростью света. «Помощь сильных рода!», — крутились в голове слова Леона.
Светлана Васильевна, вот кто может помочь! Какие ассоциации вызывает в ней родная бабушка по отцу? Лина сосредоточилась и снова прикрыла глаза.
Гармония, свет, тепло, покой и… голуби, те самые, что слетали с её ног, когда… Да нет, бред какой-то. Однако от этих мыслей Лине стало легко и спокойно, и страхи вмиг отступили.
Лина будто вновь окунулась в свой июньский сон, в котором они со Светланой Васильевной сидели на лавке в парке.
Журчит фонтан, шелестит листва, и солнце пробивается из-за туч мягким золотистым светом.
«Что же ты босая, девочка моя?» — спрашивает Светлана. Она достаёт небольшую картонную коробку, снимает крышку. В ней ютятся два пестрых голубя. Они неподвижны, нахохлены, вжали маленькие блестящие головки в перья, и будто спят.
«Стоп! На самом деле всё было не так», — врезается в поток мыслей голос разума.
«Ну и что? — возмущённо спорит с ним Лина. — Это ведь мой сон и я вправе творить его так, как захочу!»
Лина тянется к голубю, и он оживает, бьёт крыльями и взлетает в небо. Светлана смеётся, протягивает руку, и он садится в её раскрытую ладонь.
«Держи его крепко, не упусти».
Лина берёт голубя в руки, чувствуя мягкость его шелковистых перьев. Картинка размывается, и голубь постепенно тает, а в груди появляется тепло. Оно щекочет, пульсирует, тонкими горячими струйками бежит по венам до самых кончиков пальцев. Жар обжигает ладони. Если его не выплеснуть немедленно, можно воспламениться.
Боясь спугнуть удивительный момент «магии», Лина обхватила ладонями голову Филиппа и вся отдалась полёту. Энергия тепла потекла, просочилась Филиппу в виски, пульс ожил и застучал, набирая силу с каждым ударом сердца.
— Ещё, возьми ещё, — шептала она, теряя ощущение реальности. Кажется, это длилось секунды, а может быть целую вечность? Но Лина смогла вдохнуть в Филиппа жизнь. Он шевельнулся и застонал, его лицо порозовело, и взгляд прояснился.
Лина улыбнулась сквозь слёзы, чувствуя, как обрывается тонкая связующая нить, и как она сама слабеет и уплывает в небытие.
…Повсюду кромешная тьма, словно Лина оказалась в глухой чёрной пещере. Откуда-то сверху срываются капли воды и с характерным звуком падают в воду. И нет никаких чувств, как и самой души. Нет ни страхов, ни боли, ни осознания себя, нет ничего кроме густого мрака, поглотившего всё живое.
Разум расплывается в странном омуте сна, блуждает в тумане.
— Что делать, куда идти? — слышит она свой нейтральный голос.
— А нужно куда-то идти? Здесь так спокойно и тихо. Можно спать вечно, — отвечает другой её голос.
— Но я не хочу спать, я к солнцу хочу…
— Глупая. Он и есть солнце, ты можешь легко сгореть в его огне.
— Ну и пусть, пусть…
— Как думаешь, каким он будет через пять, десять, пятнадцать лет?
— Он?… — в проблеске сознания мелькают мысли. Не ясно о чём речь, но очевидно, что о чём-то важном. Или о ком-то? — Не знаю. Но что-то подсказывает мне, что он будет всегда.
— А ты? Будешь ли ты? Ведь ты отдала ему всю себя…