Почему его так не любила мать? И за что его так любит Лина? Достоин ли он такой любви?
Однако его депрессия каждый раз разбивалась вдребезги о её улыбку. Фил до сих пор не мог поверить в происходящее и был благодарен за такую любовь. От незаслуженного счастья ему хотелось плакать, и он прятал глаза. Сможет ли он вывезти такие чувства, сможет ли оправдать её доверие? Хотелось задушить в себе эти мысли и непременно стать лучше, лучше для неё.
Долгие годы самокопания, умные книги помогли Филиппу понять — вся причина его душевных мытарств — в нелюбви к себе, в желании сделать себе больно и наказать себя за то, что он такой никчемный, недостойный даже любви матери.
И где та самая точка отсчёта, тот миг, когда закончилось его беззаботное детство. Когда началось его саморазрушение. И ведь задолго до приема таблеток. И всё не так просто, однозначно не так просто. Не потому ли счастье воспринимается им как наказание?
Саморазрушение — точка отсчёта…
Отец чувствовал его нестабильность и, хоть не напрямую, но пытался донести до него истину.
«Мудрость, целеустремлённость твоих предков должны послужить для тебя хорошим примером, — как-то сказал он. — Лет в тридцать человек начинает принимать то, что ему заложено по роду. Всё пустое отойдёт на второй план и у тебя появятся другие интересы и ценности. Читай больше, работай над собой, сын. И помни о заслугах своих дедов».
Фил помнил и, чего уж юлить, гордился ими. Верил, что рано или поздно, и он добьётся вершин успеха усердием и работой. И хорошо, что было к чему стремиться.
Однако самокопание никуда не делось. Как научиться любить себя, как бороться с иррациональными страхами? Они ещё жили в нём, и сложно было справляться с ними в одиночку.
Но Фил был на пути к исправлению, на пути в новую жизнь. Теперь у него была реальная мечта — его смысл жизни, его Лина. Рядом с ней он чувствовал себя сильнее, взрослее, мужественнее. И не хотелось думать, что у всего есть свой срок. Её любовь вселяла веру, что он непременно со всем справится. И, да, он подсел на эту любовь, как на новый наркотик. Места себе не находил, когда она задерживалась где-то, и даже помыслить не мог, что когда-нибудь она посмотрит на другого.
Курить он не бросил, скрывался от Лины, хотя и не злоупотреблял, и она ни разу его не спалила. Фил понимал, что не вписался бы в её идеальную картину мира с сигаретой в зубах, с хмурым видом и придавленный грузом своих проблем. Он боялся не оправдать её надежд, боялся рассердить, расстроить. И ему всё сложнее было скрывать весь тот хаос, что творился в его душе. Но он старался, правда, старался.
Внезапный звонок в дверь разрезал тишину пустой квартиры. Фил вздрогнул, отставив недопитый кофе, нехотя поднялся из-за стола и направился в прихожую.
«Интересно, кто бы это мог быть?», — подумал он, отпирая замки, и замер в растерянности. На пороге дома стояла Олька.
Та самая Олька! Гаргулья в обличье ангела. Дитя родительской нелюбви. Фил вопросительно поднял бровь. Вот уж кого он не ожидал увидеть, так это её.
Фил прочистил горло, пытаясь взять себя в руки. При виде бывшей он испытал неприятное чувство неловкости и даже страх.
Олька не двигалась с места и смотрела на него с такой запредельной тоской и обидой, будто до сих пор не оправилась от душевных ран.
Филу казалось, что она вот-вот расплачется, или, напротив, набросится на него с кулаками и упрёками. В этом была вся Олька: непредсказуемая, запутавшаяся в собственных противоречиях и чувствах.
— Тебе очень идёт этот костюм, какой ты… — с придыханием пробормотала она вместо приветствия.
— Я женат. Тебе не стоило сюда приходить, — отрезал Фил и сам удивился своей резкости, но в этом коротком: «я женат» было столько смысла. Он будто выставил перед собой тяжёлый щит и был готов обороняться от нападок девчонки.
— Я знаю, — всхлипнула Олька. — Я была на вашем последнем концерте и видела эту твою… ж-жену. Вместе вас видела. Знаю, что сейчас её нет дома, поэтому и пришла…— Олька осеклась, поджав губы. — Ты что, даже не пригласишь меня? И даже чаю не предложишь?
Фил тяжело вздохнул и отступил, пропуская её в квартиру. Олька вошла, но разуваться не стала, остановилась в прихожей у двери и продолжала смотреть на Фила — неотрывно, напряжённо, буквально прожигая его взглядом.