— Глупости, — отрезал Фил. — Твоя мать — деспот, она вечно давит авторитетом и навязывает своё единственно правильное мнение.
— Да, иногда она перегибает палку, но знаешь, она, может, и строгая, но очень ранимая.
— Ранимая? Она слишком жёстко тебя воспитывала. Любой человек, даже ребёнок, имеет право на свободу и личное пространство.
— Наверное, ты прав, ведь у тебя был совсем другой опыт. Тётя Мариночка, она была такой доброй и понимающей, она всегда шла на уступки, но в то же время…
— Мягкая? — вскипел Фил. Детские обиды и гнев вновь затопили его. — Есть такие «мягкие» люди, которые хуже любого абьюзера. Мягко стелют, да спать жёстко.
На долю секунды в комнате повисла тишина. Лина нахмурилась, задумчиво кусая губы.
— Хм. — Она взметнула на Фила встревоженный взгляд. — Даже не верится, что тётя Мариночка как-то подавляла тебя, трудно представить себе такое.
— Это сложно объяснить вот так сразу, да и ни к чему. — Фил сжал дрожащие пальцы. — Не хочу разрушать твоих иллюзий на этот счёт. Давай лучше сменим тему. Завтра же пойдём за продуктами. Нужно купить сосиски, будем жарить их на костре.
— Здорово! — заулыбалась Лина и тут же поникла. — Наверное, это очень вредная пища, но так и быть, один раз можно сделать исключение. И нужно обязательно купить курицу.
— Это ещё зачем?
— Будем варить бульон. То, что нужно выздоравливающему организму.
В ответ Фил лишь обречённо кивнул, подавив в себе протест и желание спорить. Все эти разговоры о еде его раздражали.
— Хочешь послушать классную музыку? Релакс? — спросил он.
— Хочу.
Они переместились на диван. Лина забралась на него с ногами и обхватила колени замком. Фил опустился рядом и, поделившись наушником, включил трек.
— Что это? — Лина сосредоточенно вслушивалась в ритмичные звуки песни.
— Корн. «Hollow life».
— Пустая жизнь, — перевела она название песни, придвинувшись ближе и укладывая голову на изголовье дивана.
Фил прикрыл веки, внимая тягучим низким звукам синтезатора и обманчиво ласковому голосу Джонатана. Мелодия разгонялась, сочилась в мозг, погружая сознание во тьму, но Фил кайфовал от ощущения этой беспросветности и тоски.
«Мы оказались в этом месте, падая сквозь время. Проживая пустую жизнь, ибо я не могу отделаться от желания снова свалиться в дыру, которую делаю сам…»
Демонически гремели барабаны, плакал многоголосый хор ангелов, и будто из преисподней рвался стон заблудшей души.
— Красиво, но мрачно, — сонно пробормотала Лина.
— Зато правдиво. Мне близка их лирика, она помогла мне выжить, в том числе. — Фил замолчал, осторожно подбирая слова, как бы не сболтнуть чего лишнего, травмирующего её нежную психику.
А пока он думал, Лина подозрительно затихла. Фил ощутил на своей щеке тёплое, щекочущее дыхание. Кажется, она заснула? Он осторожно склонил голову и заглянул Лине в лицо. Веки её сомкнулись, ресницы подрагивали, отбрасывая зыбкие тени на щёки.
Фил вырубил звук, почти невесомо коснулся губами её виска и вынул наушник, она завозилась во сне, удобно устроившись у него на плече и что-то пробормотала. Фил обнял её, притянув к себе, уткнулся носом в макушку и жадно вдохнул её аромат. От неё пахло ромашковым лугом, душистой травой, летом и солнцем. В душе разливалась нежность, и Фил ощутил вину за свои ошибки, подумав в который раз, что всё между ними могло получиться совсем иначе. Он снова коснулся губами её волос, расслабленно прикрыл веки. Вместе было теплее, роднее, а может, Фил настолько ослаб, что мёрз от бессилия и одиночества⁈
Умаявшись за день, Лина крепко спала, совсем как озябший воробышек. Приятная тяжесть давила на плечо и будто удерживала его тут, на Земле, предостерегая от всего дурного и тёмного.
К ночи симптомы возвращались. Аспид привычно шевельнулся в утробе, выпустил ядовитое, хищное жало. Колкий озноб прошёлся по коже, свербя кости и мышцы. Фил тут же напрягся, но Лина, будто почувствовав что-то, прижалась плотнее и обняла.
Фил глубоко вздохнул и расслабился. Лина права, не нужно поддаваться унынию и болезни, нужно заставлять себя есть, нужно больше бывать на солнце… нужно…
Сон подкрался мягко, осторожно, постепенно проникая в голову. Фил и сам не понял, как провалился в тяжёлую дрёму.
Ночью его будто пулей прошило, и он распахнул глаза. Огонь в камине догорел, но в комнате ещё сохранялось тепло. Фил осторожно высвободился из объятий Лины, подложив подушку под голову, и укрыл её пледом. Она вздохнула во сне и снова затихла.
За окном было черно. Однако душа просилась на волю, и Фил, поддавшись желаниям, вышел во двор и бродил по заросшим дачным дорожкам, вдыхая прохладный тягучий воздух, насыщенный хвоей и сыростью надвигающегося дождя.