— Так, ни о чём, — замялась она, не понимая, почему вдруг оправдывается. — П-просто хотела рассказать про драку.
Филипп вошел на кухню и с хмурой улыбкой уселся за стол.
— Правда — лучше любого боевого кастета, бьёт прямо в цель и обезоруживает, — сказал он, недвусмысленно улыбаясь.
Лёха, хохотнув, полез в другую сумку и стал выкладывать продукты.
— Ну давай, расскажи, как меня сегодня отделали. — Фил изогнулся, наигранно схватившись за бок.
Лина молча поставила чайник на плиту и достала чашки.
— А вот не буду, сам рассказывай, — парировала она.
— Это ещё почему?
— Потому что ты так смотришь.
— Как?
— Заносчиво и подозрительно. Лучше вот что, — она положила перед ним кухонную доску для резки хлеба, вручила нож и батон, — возьми и нарежь.
— Угу, это такой специальный приём, чтобы переключить внимание: эмоция или действие. — Он взялся за нож и стал нарезать тонкие ломтики.
— П-просто я не совсем тебя п-понимаю, вот и всё. Ты будто специально хочешь поссориться.
— С чего ты взяла?
— С того.
— Хм, ладно, тогда я уйду. — Фил с явной неохотой поднялся из-за стола, однако с места не сдвинулся, так и смотрел Лине в глаза, будто испытывал её терпение.
— Вот зачем ты так? — не выдержала она. От досады и несправедливости захотелось топнуть ногой.
Фил с вялой улыбочкой снова уселся за стол, молча дорезал хлеб и, сложив на столе руки, наблюдал за Линой. Она разлила по чашкам чай, насыпала в вазочки печенье и конфеты. Движения были скованными, замедленными. Лина невольно сравнила себя с мухой, которая увязла в липком варенье.
Лёха долго возился с колбасой и сыром, тихо напевая себе под нос какую-то песенку, укладывал нарезку на тарелки с листьями салата, но, когда покончил с работой, снял фартук и направился к выходу.
— Лёш, ты куда? — окликнула его Лина и тут же поймала на себе наблюдательный взгляд Филиппа.
— Пойду прогуляюсь, — бодро отозвался друг.
— Давай быстрее, уже всё готово!
Жара постепенно спадала, и в доме снова стал гулять прохладный сквознячок. От долгой прогулки у Лёхи и Лины разыгрался аппетит, они съели по паре бутербродов. Даже Фил с энтузиазмом взялся за еду, правда много не съел, осилил всего полбутерброда, но Лина не настаивала, знала, что сразу и много нельзя, да и не хотелось так глубоко посвящать Лёху в проблемы Фила.
Как только с трапезой было покончено, Фил первым нарушил молчание.
— Что-то меня разморило, я к себе пойду наверх. — Он медленно поднялся из-за стола и подошёл к двери, но отчего-то медлил, не уходил. — Лин, ты со мной? — обернувшись, спросил он.
— Я… нет, — смутившись, пробормотала она. — Мне тут посуду помыть надо и ещё бы домой хотелось сходить. Лёш, ты привёз ключи от дачи?
— Угу, — кивнул Лёха, сверля внимательным взглядом то Лину, то Фила.
— Ладно, без вопросов. — Фил тут же скрылся в дверном проёме, и Лина с трудом подавила желание броситься за ним. Руки слегка подрагивали, в горле саднило.
— Кажется, я тут третий лишний, — вздохнул Лёха.
— Да ерунда, вы обязательно подружитесь, просто сегодня день не задался.
Лина пыталась отвлечься работой, однако невесёлые мысли о Филиппе не шли из головы. Может, стоило пойти за ним, обнять и успокоить, развеять дурные сомнения и обиды, но что бы тогда подумал Лёха? Так запросто отправиться в спальню Филиппа! — Она приложила руки к щекам — они горели огнём, а сердце тревожно сжималось в груди.
Друзья быстро прибрались на кухне и отправились на дачу Альтман. Поначалу Лина грустила, но атмосфера родного дома постепенно развеяла её подавленное настроение. Лина с удовольствием вдыхала знакомый запах комнат, в котором смешались ароматы ванили, мяты и сушёного укропа, перебирала любимые игрушки на полке в детской, они по-прежнему лежали на местах и так и просились в руки. Старенький диван манил всеми своими мягкими проплешинками и удобными выпуклостями, под ногами скрипели деревянные половицы, шелестели шёлком занавески на окнах. Все эти милые приятности навевали воспоминание о детстве.
Лина проветрила комнаты и полила цветы, прошлась тряпкой по мебели и рамкам с фото, стирая тонкий налёт пыли, и только потом подобралась к пианино. Как же давно она не играла, за всеми перипетиями точно недели две! Она откинула крышку и села за инструмент. Руки сами пробежались по клавиатуре, наигрывая вальс Шопена номер десять: лёгкую, летящую мелодию. «Всё же красивая музыка — лучшее лекарство от грусти», — подумала Лина, внимая певучим звукам фортепиано.