Она приняла из Лёхиных рук кружку и, подержав немного, вернула. Вид плавающего ломтика лимона вызвал тошноту.
— Вот и я подумал, что не надо. Вернее, сразу не сообразил, что к чему. — Лёха отхлебнул из чашки чай и поставил её на стол, потом, задумавшись, сложил на коленях руки и сидел как присмиревший нашкодивший кот. — Я не понимаю, чего он так взбеленился, вот буквально на пустом месте.
— Лёш, я уверена, что ты сам виноват, первый начал и сам его задирал.
— Я?
— Ну не я же! Ну что за спор ты завёл?
— Я вообще ничего такого. — Лёха потёр коленки, озадаченно сведя на переносице брови, и это опять же выглядело наигранно и несерьёзно.
— Да ты даже сейчас паясничаешь, — возмутилась Лина. — Пойми, не все просекают твои приколы. Вот что за речи ты толкал, умник? Мейнстрим, попса, работа за бабло? Ну что за ерунда, Лёш? Нужно уже взрослеть, уметь контролировать ситуацию и подбирать слова.
— Типа это я во всём виноват? Гвоздь раздора.
— Я уже не знаю, кого винить.
Лёха замкнулся в себе, повздыхал немного и ушёл наверх. Чай так и остался почти нетронутым, остывал на столе.
Лина поднялась в детскую только глубокой ночью. Лёха, не раздеваясь, распластался на диване и крепко спал. В открытые окна врывался влажный ночной ветер, шуршал мелкий дождик, напитывая воздух запахом сырой земли, но в доме, ещё нагретом дневным солнцем, держалось тепло. Лина почти бесшумно прикрыла раму, достала из шкафа подушку и тёплый плюшевый плед и положила на край дивана. «К утру станет совсем свежо, и Лёха точно замерзнет», — подумала она.
Крадучись вошла в детскую и плотно прикрыла за собой дверь. Оставшуюся ночь Лина не сомкнула глаз, снедаемая мыслями, сидела на подоконнике и вглядывалась в вязкую беспросветную тьму. В душе бурлили эмоции, перед глазами носились картинки: часы, гостиная, спящий Филипп, курица… Сколько всего произошло за такой короткий срок, голова шла кругом от изобилия событий. Она могла бы избежать конфликта, если бы вовремя почувствовала его. Где она допустила ошибку?
Мысли метались из крайности в крайность. Теперь Лина во всём винила себя и оправдывала Филиппа. Он же совершенно вымотан, истощён, ещё и досталось ему в драке с этим айдолом, и от меня ему тоже досталось: воспитывала, строила, заставляла пить нелюбимое молоко, разве можно было так с ним? Лина попыталась взглянуть на ситуацию его глазами, представив на миг, что к Филиппу приехала лучшая подруга, допустим Олька, и он бы любезничал с ней, не отходя ни на шаг. «Ой, мамочки, да не дай бог! Мне бы определённо это не понравилось, и терпеть бы такое я точно не стала. Но это же Лёха, всего лишь Лёха, мой друг!»
Лишь на рассвете Лина забылась тревожным сном. Проснулась, когда солнце во всю било в окно, а стрелки на часах приближались к одиннадцати дня.
«Эх, мамы Марты на нас нет!» — подумала Лина, выползая из постели.
Лёха тоже поднялся ближе к двенадцати и первым вышел во двор, обнаружив возле двери пакеты с продуктами, те, что они принесли вчера из поселкового магазина. И эта новость озадачила Лину, вызвав новый виток обиды. Глаза защипало от слёз, дыхание перехватило. «И что бы это значило? Почему Филипп так поступил?» — задавалась она вопросом.
В глубине души она ждала от него извинений, вздрагивала от каждого звука, надеясь увидеть его на пороге своего дома.
Так в бестолковых метаниях пролетело два дня, а Филипп так и не появился.
Лина грустила, пытаясь занять себя работой, до блеска намыла пол, перебрала книги на полках и бельё в шкафах. А когда выходила во двор полоть грядки, глаза помимо воли тянулись к окнам дома Полянских, но за ними стояли тишина и вечные сумерки, и ни единого признака жизни не наблюдалось. Только однажды ей показалась промелькнувшая тень в ночи и тихие шаги во дворе.
Лёха купался в речке, готовил обеды и вообще делал вид, что ничего не происходит, а когда Лина закрывалась в детской поплакать, брал в руки гитару и уходил во двор, сидел под яблоней на лавке и бренчал знакомые песни. Лина старалась держаться, но мысли не отпускали, и всё буквально валилось из рук.
А утром третьего дня позвонила Эла. Лине ничего не оставалось, как ответить на звонок, хотя говорить совсем не хотелось, не о чем было говорить.
— Ну и как это понимать? — воскликнула Эла в трубку, взволнованно дыша. — Где тебя носит? Я уже четвёртый час дома, а тебя всё нет.
— Эл, я на даче, мы тут с Лёхой и с… Филиппом, — бодро ответила Лина, стараясь ничем не выдать своего подавленного настроения.
— Ах вот оно что! Значит, вы с Полянским сговорились? Не зря ты воевала с нами. А я-то думала, что ты мне доверяешь. Могла бы и рассказать!