— Да, договорились, — коротко ответил Ник и повесил трубку.
Глава 2
Эла
Днём раньше.
Счастье было рядом — тихое, уютное и долгожданное. Счастье быть рядом с ним. Её единоличное счастье, которым ни с кем не хотелось делиться. Эла боялась спугнуть его. Сама до конца не осознавала случившееся, а потому держала в тайне свои любовные отношения с Полянским от Лары — лучшей подруги — и от матери. От матери тем более — Эла даже представить себе не могла, как та воспримет новость об Эдуарде. С недавних пор она не переваривала это семейство, вернее, мужскую его половину. Слишком много неприятных воспоминаний было связано с этой фамилией.
Эла и Эдик встречались чуть больше месяца и постепенно притирались друг к другу. Не в её характере было мяться и смущаться, она привыкла действовать быстро, что называется — брать быка за рога. После пары тайных свиданий в квартире Полянских Эла постепенно перебиралась к нему и теперь наводила порядок, привнося свежие идеи в этот устоявшийся скучный мирок. Между ними установилась особая связь, и поэтому каждый прожитый вместе день был для обоих маленьким приключением. Эла окружила его заботой, он с молчаливой улыбкой позволял ей хозяйничать в собственном доме и смотрел с обожанием.
Эла распаковала чемодан, на сутки забытый в прихожей Полянских, и взялась разбирать вещи. Сегодняшний день совершенно не располагал к походам по городу, даже в продуктовый выходить не хотелось из-за дождя, который, к слову, нещадно хлестал в окна несколько дней подряд и, похоже, не собирался заканчиваться. Эла рассортировала бельё, загрузила стиральную машинку и отправилась в кухню готовить обед. «Вдруг Эдик нечаянно нагрянет», — улыбнулась она своим мыслям, попутно продумывая блюдо на ужин.
С Ниной Георгиевной Эла быстро нашла общий язык. Та сама намекнула ей, чтобы Эла включалась в работу по дому, то ли заманивала хитростью, то ли проверяла её на прочность. И Эла не растерялась. Первым делом рискнула сменить занавески на кухне и застиранные полотенчики на крючках, потом купила новую скатерть и пару комплектов постельного белья, поставила цветы на кухонный подоконник, протёрла от пыли плафоны в старинных люстрах и избавилась от жирных пятен на кухонной мебели. Все эти огрехи Эла разглядела опытным придирчивым глазом в, казалось бы, идеальной чистоте жилища.
Всё же Нине Георгиевне под семьдесят, и она явно сдаёт позиции, хотя ещё держится молодцом. Совсем как дедушка Альтман когда-то с его неугомонным бойцовским характером.
Кстати, домоправительница, как уважительно называл её Эдик, стала захаживать реже, убедившись, что дом Полянских в надёжных руках.
— А я ведь, грешным делом, подумала, что ты белоручка, — похвалила Элу Нина Георгиевна, одобрительно оглядывая кухню. — Квартира и впрямь заиграла и будто дышать свободнее стало. А я уж стара, не вижу косяков.
— Ну что вы, Нина Георгиевна, какие косяки, — засмеялась Эла. — Я всего лишь сменила занавески. И откуда вы таких словечек набрались?
— Это всё от Филиппушки, — вздохнула бывшая нянька. — И где его носит? Что-то мне на душе неспокойно. — А потом, немного помолчав, тихо добавила: — Только бы у вас с Эдиком всё сладилось, ты уж его не обижай.
«Хм… обидишь его, пожалуй. А с Филиппом и правда беда, и Эдик упрямо молчит, хоть и пытается скрыть беспокойство», — подумала Эла, однако в ответ лишь с пониманием кивнула.
После того как Эла преобразила квартиру, взялась за ревизию шкафов — перебирала гардероб Полянского, тщательно отстирывала и отглаживала рубашки, освободив любимого от кропотливого и скучного занятия. Эта обязанность всегда лежала на нём, даже при жизни Марины. «Да… не барское это дело — стирать рубашки мужа», — мысленно упрекнула она его бывшую.
А он, как любой учёный муж, привык довольствоваться малым. Нет, он всегда одет с иголочки, предпочитая количеству качество: пара дорогих классических костюмов, чисто выглаженные рубашки, остальное — врождённый шарм и интеллект. Эти «аксессуары» и делают образ завершённым и идеально особенным. Князь, воплощённый князь. И он умеет ценить красоту, разглядеть настоящую жемчужину в коробке с бижутерией.
А как он трепетно относился к жене, на многое закрывал глаза, терпел, носился с ней как с хрупкой статуэткой и исполнял любую прихоть. Вон и Филиппа прессовал, когда тот осмеливался дерзить матери.
Стоит признать: Марина была тем самым редким алмазом, который надлежало разглядеть, этаким самородком, правда, без должной шлифовки, а я… — Эла в который раз с пристрастием оглядела себя в зеркале, и удовлетворённо кивнула, — настоящий бриллиант, с отточенными гранями и особым блеском!