— Есть он, однако, старше моего в чине, — пищал немец, гусарский полковник, краснея и обращаясь к подъехавшему адъютанту, — представляй его делать, что он хочет. Я свои гусары не могу жертвать. Трубач, отступление!
Но дело встало к спеху. Канонада и стрельба, сливаясь, гремели справа и в центре, и лягушачьи капоты стрелков герцога де Монтебелло перепрыгивали уже плотину мельницы и строились на этой стороне в двух ружейных выстрелах. Пехотный полковник вздрагивающей нервной походкой подошёл к лошади и, влезши на неё и сделавшись тут чересчур уж прямым и высоким, чинно, выдерживая смелость и под канонадой, поехал к павлоградскому командиру. Роевые командиры съехались с вынужденными учтивыми поклонами и со скрываемой злобою в сердцах.
— Опять-таки, полковник, — заговорил генерал, — не могу я, однако, оставить половину людей в лесу. Я вас прошу, я вас прошу, — для пущей убедительности повторил и выделил последнее слово он, — занять позицию и приготовиться к атаке.
— А вас прошу, — отвечал немецкий полковник, — не мешивайтся не своё дело. Коли бы вы был кавалерист…
— Я не кавалерист, но я русский генерал, и ежели вам это неизвестно…
Ночь в то время года в Солькурске и окрестностях стояла почти астрономическая, размывала терминатор, едва ли угадывалось наличие атмосферы. А в плотных шаровых скоплениях, как говорили в новостях, в сферах диаметром 175 световых лет, куда помещалось 150 000 звёзд, она вообще отсутствовала. Брехня. Пропаганда.
— А тебе второй зачем нужен был, для страховки?
— Если честно, время потянуть хотел.
Ветеран обернулся, в последний раз посмотрел на ожидавшего внизу продюсера, его взгляд вдруг замер. Сощурившись, вернулся, склонившись над лежавшим у входа скальным осколком.
— Посвети-ка.
До того уйдя внутрь, он возвратился, приблизил фонарь, доведённый почти до неонового свет керосина выхватил из тьмы медную ручку, торчавшую из середины, он нечто произнёс, они на него не смотрели, спустился к подножию, катионы в нём уже были на исходе, и вскоре могли начаться обмороки, отошёл подальше, почти поравнявшись с электрическим столбом, линия уходила вглубь леса, обвисшая, но жизнеспособная, посмотрел на освещённые лампой очертания — словно Африка и Карибский бассейн, конечно, не идеально, но это время виновато — ничего совершенного, кроме катакомб и госампира, с учётом сколов и наростов, по трём отрезкам и общим размерам, по длительности соединения меди с атмосферной серой, всё совпадало. Он помалкивал, пытаясь разобраться самостоятельно, через несколько мгновений неестественно хмыкнул, не оборачиваясь, пошёл к пещере, всё ещё растерянный, устало посмотрел ему в спину, он никогда не понимал охотников, это ведь теперь уже не добытчики, а нелюди, проклятые изверги, да ну, лучше вообще ни о чём таком не думать, не вспоминать, а если не видел, то не представлять себе глаза животного, пусть ещё не загнанного, а только срывающегося с места, в них уже всё нехорошо и отражается человек, какой он есть, во всей красе фактора.
Если бы его намерения не совпадали с тем, к чему их склоняли, с убогим приключением, которое, возможно, удастся вытянуть в полноценную элегию, освещающую последний путь последнего участника последней мировой войны, дело разрешилось бы значительно раньше. Среди пособников этих событий не было никого, кто мог бы подчиниться давлению под страхом смерти. Его пистолет, таким образом, являлся этаким первичным размещением информации о возможностях, но и уже тогда его номинальный вес и востребованность не совпадали. Как Аристотель считал софизмы «натаскиванием», так и он воспринимал потуги управлять им, даже посредством судьбы егеря, годившегося в сыновья и небезразличного ему, как не более чем намеренную фальсификацию материального мира со всеми его идеальными продуктами, такими как сапоги, шнурки, фляга, расчёска, чёрствый зефир, на которые он рассчитывал.