И вот один из них снова был здесь, где всё начиналось.
Теперь просто коробка, некогда пребывавшая в ключевом месте рассматриваемого как единое подвижное целое организма, из которой выпарены все электрические импульсы, сорванная с места ветром, выкаченная из переулка или по водосточному желобу, внесенная, словом, в мир координат и перемещений, где действие страгивается и от много меньшего. Столкновение двух объектов порождает движение четырёх, языки колоколов обрушивают сверху поток энтропии, сигнал метаться, бить в набат самому. Футбол, но быстро оборачивающийся паникой всё большей. Узкие улицы европейских городов, сплошь каменные, где воде можно стечь лишь под горку, сопровождают, обретший внутренние пружины кегельбан, где мертво то, что должно жить по изначальной идее. На сотню обывателей один знающий правила, в курсе дела, ждал, участвовал, провоцировал, ставил… Скольжение — антоним смерти, противовес, им она подходит только в таком инфраклассе, отвечает целям, и эзотерической возвышенности хоть отбавляй.
Он решил, что ему нужен нож, спонтанно, вдруг подумав — не плохо бы иметь, если повстречаешься с этим, кто что-то там делает с головами. Пошёл на рынок шахтёрского квартала, где-то там же скрывался и надобный ему человек. Его назвал агент, который навёл на след сокровищ Елисея. Помимо имени — Зоровавель — сообщил о его главенствующей роли в профсоюзе «Первый всемирный конгресс тред-юнионов рудокопов», и сведения о внешности, такого рода, что, повстречав, сразу узнает. В беспримесной правде, как он понял, под видом профсоюза он промышлял кое-чем иным, здесь умственный багаж оставался не подтверждён, и чем именно, предстояло разобраться самому.
Шахтёры пришли, скитаясь, оставив позади родину — посёлок у подножия Таврических гор. В одиссее на третий век блужданий их встретил Елисей Старокитежский, прямо на Перекопском перешейке. Люди не робкого десятка, пусть неотзывчивые, но достаточно представить, под какой толщей, а стало быть, роком они ходили. Плач по ним номинален, жёны — ледышки, хотя поначалу такими не были. Все друг другу сёстры, несчастье всегда в потенции, последний забой или как последний, по простиранию, вкрест, диагонально, бьёт по нервам их всех. Тогда это были ещё не горнорабочие очистного, на шапке отбитой горной массы, играющей под ними; просто спускались по верёвкам и скобам, где те имелись, и били киркой, а метан их, а также горные инсульты, даже с крепью… будоражила лишь выемка полезного ископаемого, чей массив всегда покрывал нечто отличное от того, на что наткнулись в прошлый раз, и его доставка на поверхность, малый радиус черпания, эта первобытная алчность, здесь перемешанная ещё и со специфическим условием труда, одним, но важным… Однако сперва пришлось тесать камни для брандмауэров и фасадов, осваивать кабелеукладчики, прицепные устройства, пологие и наклонные пласты. В награду за это Елисей отписал им территорию под гетто и позволил жить как вздумается, поначалу даже не платя налогов.
С обеих сторон от крыльца насыпали по куче колотого сланца, в связи с чем он сообразил — профсоюз не воздухоплавателей, не извозчиков, не почтальонов и не молочников. Войдя внутрь, поозиравшись, он подошёл к секретарю, даже подумал, дежурному секретарю, который сидел в торце скудно обставленной передней в пенсне, козырьке и подтяжках, рыжий, сразу ясно, что не рудокоп.
— Милейший, мне надобно переговорить с Зоровавелем, где я могу его найти?
— С ним все хотят переговорить, нигде вы его не найдёте.
— Допускаю такое, однако же не подскажете ли мне путь, каковой наибыстрее всего приведёт к нашей встрече, я сам из профсоюза солькурских рудокопов, председатель ответственной комиссии по очищению катакомб от мокриц.
После рекомендации он посмотрел более внимательно, однако всё равно быстро ушёл в свои мысли.
— Да, мы знаем про ваши катакомбы.