— Кхм, кхм, кхе, кхе, кху, кха, кхе, кхрха, — прокашлялся Лукиан Карлович.
Он поднял голову, долго озирал их. Немного подумав, вывернул карманы свободных полосатых брюк и оттянул от груди подтяжки. Они молча ждали. Пожав плечами, он ввернул всё обратно. Вперевалку, словно у него болели стопы, повёл за собой.
Дело раскручивалось, пусть пока и в магнитном поле гимназии, это надо преодолеть, для чего лучшее средство — поезд, даже не раскрытие, а смена обстановки. Связь между элементами психики в процессе мышления именно в этом месте, под обрывом, под сенью дома мук Л.К., для него носило соответствующую окраску. Не фобия, но и не пастораль, при всей отстранённости он не хотел оказаться слабоумным, которого тянет на место преступления, и тот уступает, а там выдаёт себя с потрохами, оглядываясь, вынюхивая, выказывая подавленность и при аресте биясь в падучей. Это не его путь, он хвост кометы, а она тромб из разумности и логики, вагонетка на самый верх, где он просто оглядится и пойдёт дальше, известной ему и больше никому информацией облагодетельствуя счастливцев на своём пути, других не будет, он этого не потерпит или изменит маршрут, по определению космополитичный. Он киник, пацифист, холодный наблюдатель, свой дар не просто сознающий, но его не выпячивающий при всех особенностях, равновесие между природой и искусством, в своём роде универсальная человечность.
Директор сидел за небольшим бюро, читал газету. Поднял глаза на вошедших. Прежде чем успел раскрыть рот:
— Амфилохий Андреевич, как договаривались. Этими вчера пугали?
— Да, Гавриил, спасибо, — устало.
— Значит, это вы участвовали в том номере?
Он сразу начал всхлипывать.
— Гавриил, иди к себе. Итак, готов оказывать всестороннюю помощь. Что от меня может потребоваться?
— Благодарим. Много всего, по обстоятельствам. Сначала ответите на несколько. — Они опустились в кресла. — Для разгона давайте пройдёмся по служащим, после расскажете о своих, уж простите, смехотворных подозрениях, наверняка, крутите там у себя кого-то. Далее станем выбивать из колеи их самих.
— Что ж, поскольку придётся многое поведать, я начинаю.
Благожелательный кивок и чуть менее благожелательное подёргивание ногой, от коей эволюции ссыпался песок.
— В депо нас одиннадцать. Без погибшего Фотия десять. Считать меня самого, снова одиннадцать.
— Хорошо сказано.
— Как вы уже поняли, двое, трое, теперь уже двое… словом, вот, ознакомьтесь на досуге. Что касается подозрений, то я за всех ручаюсь, такие люди…
— Вы полагаете, мы ожидали другого?
— Судите сами. Гавриил и Лжедмитрий. Можно не брать в расчёт. Безобиднейшие мальцы, сущие бамбино. Оба со странностями, это да, знаются только друг с дружкой. Я даже раньше оплачивал слежку за ними, — он понизил голос, — думал, они того, но потом рассудил, что оба ещё слишком молоды и не успели спутаться с женщинами.
— Ну тогда я вычёркиваю. Вы это хотите услышать?
— Между тем обсудим грузчика, — не обращая внимания на его слова. — Очень начитанный человек.
— Вы намеренно сообщаете нам об этом?
— Да, и чем дальше, тем хуже. Что ни день, подсовывает мне списки для заказа, якобы это нужно для дела, вот, можете приобщить к своим материалам.
Будто заранее подготовленный лист был исписан аккуратными столбцами, он не стал читать, а между тем там имелись «Молот ведьм» Крамера и Шпренгера, «Мазарис» главы морейского деспотата Фёдора II Палеолога, «Великая книга Лекана» Адама О’Куирнина, «Вигилии на смерть короля Карла VII» Марциала Овернского, «Книга сорока степеней» Абд аль-Карим аль-Джили, «Корабль дураков» Себастьяна Бранта, «Об Этне» Пьетро Бембе, «Селестина» Фернандо де Рохаса, «Преобразование Мадильяни» Инесса Модильяни, «Страсть и агония» Якоба Ньюкасла и «Возвращение к воде» его же, «Суды любви» тоже Марциала Овернского, «Влюблённый Роланд» Боярдо, «Гверино по прозвищу Горемыка» Андрэа де Барберино, «История и достолюбезная хроника Маленького Жана из Сантре и юной и высокородной дамы» Антуана де ла Саля, «Морганте» Луиджи Пульчи, «Повесть о новгородском белом клобуке» Дмитрия Траханиота, «Прекрасная Магелона» Эмеринциана, «Роман о Жане парижанине» Иулиана Вуковара, «Тирант Белый» Жуанота Мартуреля и несколько книг Марти Жоана де Гальбы, несколько часословов: Большой часослов герцога Беррийского, Великолепный часослов герцога Беррийского, Прекраснейший часослов герцога Беррийского, Прекрасный часослов герцога Беррийского, Чёрный часослов, Чёрный часослов Карла смелого, Часослов Этьена Шевалье и Турино-Миланский часослов. Часословы точно выглядели как насмешка, а значит, и всё остальное.