— Он с нами не так давно, — побагровев, — всего два года, отбился от каморры. Так сказать, встал на путь истинный. Вот как раз тот случай, не могу дать голову на отсечение, но за это время он ни разу не терял мою конфиденцию и не был замечен, кроме разве того случая, когда напортачил с десертом для девочек, о чём потом пошёл нежелательный слух несколько ниже других подобных потоков. Да, кроме того, однажды он по своему почину отвёл туда вытяжку, в один из наших частных входов. Сказал, что ещё не разобрался в тонкостях подземного мира. Однако возьмите бритву Оккама, я бы и сам… хм, впрочем, ладно, это же detectio.
— Так, ну вот что за действующие лица, — всё ещё дописывая, судя по всему, уже тогда с прицелом на мемуары. Если бы заведующий не возмущал его сознание своими нелепицами, он бы давно кончил. — Зачитываю. Живые манекены — Гавриил Вуковар и Лжедмитрий, как его?
— Винников-Мур.
— Брр-р.
— Про реквизит манекенов давайте.
— Особенно нечего, все вещи в их гримёрной. За всем своим барахлом они приглядывают сами. Пользуются ошеломительным признанием. То есть пользовались.
— Не находили ли вы подкопов или галерей под вашим магазином?
— Новых нет.
— Есть ли у вашего магазина связь с катакомбами?
— Я же, кажется, уже…
— Есть или нет?
— Есть.
— А почему вы, собственно, сразу не сказали, что у вас тут цирк?
В глазах застыл немой вопрос, он окончательно перестал что-либо понимать.
— Хорошо, теперь мы должны осмотреть место преступления.
Большая изъятая середина шара. Вдоль стен амфитеатр — такого не мог вообразить ни один архитектор, разве что Пиранези. Над выходом для служащих нависали хоры для оркестра, под куполом виднелись перекладины и петли, напротив в пустоте парили две платформы, посреди манежа стояла пирамида из деревянных ящиков с цветными визами трансатлантической пересылки, подле них вороном кружил грузчик.
— Надо на трапецию глянуть поближе, организуйте.
Он скрылся за шторами. Один из карнизов пополз вниз и остановился в полусажени от земли.
Л.К. взял трапецию в руки и обнюхал, закрыв глаза.
— Прекрасно, прекрасно. Теперь подать нам любителя средневекового фонда.
— Эй, Клаус, будь любезен.
Лукиан Карлович спросил его об эксцессах, он ответил, что ничего не знает, про подозрения, подозрений нет, разве только к ним не явился Фортунат. Эту возможность они отметали.
Л. сидел на пустоте возле больничной кровати и прикручивал ей второй шарнир на ножку, самый трудный из четырёх. Из воротника пижамы шли имеющие определённую форму бинты, плотно облекающие неправильную сферу. Имелись ноздри и один глаз, но не было рта и ушей, что оставалось необъяснимым для пользующей его елизаветинки; когда он перестанет отказываться от кормёжки, она прорежет ему щель ножом, касаясь кончиком ущелий на иссохших и свёрнутых кислотой губах. Если, конечно, найдёт его среди пустоты. Провалы в стенах, сквозь которые виднелись не палаты или кроны, а какой-то скомканный кругом больницы белый лист, не обнадёживали. Он оторвался от ножки, посмотрел перед собой, напряжённо, минуту или две, пока не возникло окно. Встал, чтобы захватить больше перспективы, в экране кипела жизнь, собственно говоря, как и в то утро, когда он доверял напарнику. Поздний май, зелень, побелённый фасад женской гимназии на Флоровской, девушки с книгами у груди, но вот глаза у них пустые, захотел отпрянуть, это получилось не сразу. Лицо болело, за ним неотступно следовало навязчивое желание ударить им с размаху об пол, вместо чего он постучал костяшками по пустоте, создав обыденный звук, всё ещё больше запутывающий.
В дверях, которые сначала наличествовали, а потом нет, стоял Гавриил, надел печальную личину, дурака раскроют ещё до захода солнца, ему бы с изменённой внешностью искать оказию в западные пределы империи, лучше всего в Варшаву, а не эти жесты являть.
Он не чувствовал запахов, а его сползшая ниже всяких границ чалма, меж тем, судя по консистенции, была густо чем-то пропитана, сомнительной мазью, могущей либо действительно что-то поправить, либо свести его в могилу, каково и его положение в целом сейчас. Он поставлен в зависимость от физиономии, вот душа уже сломалась, нет, теперь он будет говорить «наебнулась».