Точно кабинет: большой стол под зеленым сукном, лампа, даже старая медная чернильница…
Настя стояла в углу, у нескольких деревянных треножников разной высоты. На одном, под стеклянным колпаком — мягко переливающийся хрустальный шар, на другом — какой-то странный механизм… Цветочный горшок с до невозможности обычным фикусом на третьем…
Но не они привлекли ее внимание. Она замерла перед глобусом на одном из треножников — обычным школьным глобусом, совсем не древним.
— Смотри, Влад! Федя! — она повернулась к ним, и стало ясно, что крик, который они слышали, был восторженным: глаза сияли. — Он как настоящий! Если покрутить немного — там и горы, и реки, и моря… В морях даже корабли и рыбки! И самолеты летают!
— Настя, пойдем отсюда, — мягко попросил Влад, протягивая к ней руки.
— Надеюсь, ты ничего больше не трогала? — гораздо более строгим тоном осведомился названый брат.
Она нахмурилась и покачала головой, явно приходя в себя:
— Нет. Просто он без купола этого стеклянного, и я подумала, что безопасный…
— Он и есть безопасный, — проворчал Кот-Ученый, успокаиваясь. — Просто станция слежения…
Они снова очутились в прихожей.
— Там кладовка, я смотрела. Она пустая, Корбут, видимо, выбросил все… — указала Настя на низкую и узкую дверь, потом показала на широкую, откуда шел приглушенный свет: — И там я уже была. Ничего интересного, просто спальня.
Влад недовольно покачал головой, несколько напуганный ее предприимчивостью, а Кот-Ученый кивнул:
— Да, из спальни только подушки кошачьи и домик надо забрать… — он устремился в туда.
— А там, наверное… — прошептала Настя, глядя на закрытую дверь, и прижалась к Владу. — Посмотрим?
На самом деле, наверное, да. Наверное, стоило посмотреть, что это за комната с окном, имеющим определенные свойства. Которая окажется полезной…
— Стой здесь, пожалуйста. Очень прошу тебя, не ходи за мной.
Настя кивнула, как ему показалось, несколько разочарованно.
Он открыл дверь. Темно. Долго нащупывал выключатель, потом сообразил, что, возможно, как во многих сталинских квартирах, он на шнуре. Оказалось, действительно так.
Комната оказалась узкой и длиной, вероятно, была изначально создана для прислуги. И, похоже, использовалась товарищем генерал-майором Корбутом Георгием Ивановичем для хранения того старья, которое не влезало в кладовку.
Старые лыжи, складная лестница-стремянка, облезлый журнальный столик с кипой древних газет и журналов, несколько стульев — у каждого сломано что-то свое, ножка, спинка, или треснуло насквозь сиденье. Черное кожаное кресло — похоже, в комплект к роскошному дивану из гостиной, но, в отличие от него, продавленное и очень потрепанное. Чемоданы с расстегнутыми замками вдоль стен с пожелтевшими и потрескавшимися обоями. Влад осторожно заглянул в один — тоже пресса, рассыпающаяся в труху от старости…
Все это «богатство» освещала голая лампочка, покрытая пылью.
Странно, почему Корбут не выбросил отсюда хлам — так же, как очистил кладовку…
Магия? Слабо-слабо от всех предметов, находившихся здесь. И сильно, очень сильно — оттуда, впереди, где его ждало плотно занавешенное когда-то черными, а теперь серыми от пыли и старости шторами, окно.
Он подошел к окну и осторожно, стараясь не попасть под вихрь пыли, раздвинул занавеси. Старые деревянные рамы с потрескавшейся краской были плотно заклеены желто-коричневой от древности бумагой. Заклеены напрочь, намертво, в несколько слоев, и клей не растрескался за десятилетия.
А за стеклами было Ничто.
Просто Ничто, и все. Ничего более.
Смотреть туда было очень неприятно, почему-то сразу устали и заслезились глаза, и Влад решил, что и не надо.
Уже завешивая окно снова, вдруг обратил внимание на две надписи на облупившемся подоконнике, одна была зачеркнута. Не поверив своим глазам, он замер.
Нагнулся, чтобы рассмотреть внимательнее.
Зачеркнутая была выведена фиолетовыми чернилами — металлическое перо даже оставило царапины на краске, — и гласила:
«СКАЖИ ДРУГ И ВХОДИ»
Все еще не веря себе, Влад лизнул кончик пальца и потер буквы — чернила не расплылись. Масляная краска была очень старой, пожелтевшей и потрескавшейся, в трещинах проглядывало дерево подоконника.
Надпись была ровесницей или почти ровесницей дому.
А вот перечеркнута она была гораздо позже, синей шариковой ручкой.
Другой шариковой ручкой, иного оттенка и более тонкой, рядом была выведена вторая: