Нет – никто не спросил. И поэтому решила Шари-Зада страстнотерпкая выслать в город отвага-разветчицу из самых смышлённых себе, то есть Лану-ака… «Поезжай, говорит, на коне до околицы. Там сменишь наш бронеразбойный золотой весь наряд на простой халат с паранджой знатной гетеры – так тебя никто не узнает. А ты узнай всё на свете и возвращайся расскажешь нам!..» Так и сделали.
Приехала следующим днём Дзари-Лана-ака в город, переоделась простой знатной гетерой и пошла прямиком на базар, где всегда знали сразу всё.
А башмачником там был Игор-Сулеймен-ибн-Бек сын Али-Шаха внук Омара-Хусейна-оглы. И отец его был башмачником, и он сам, и даже дед – подмётку прибить за бесценок или каблук припаять дело знатное, не каждому багачу по карману!.. Вот сидит Игор-Бек-Сулеймен утром тем на пустом ещё вовсе базаре и считает сколько лучей солнца осталось ждать ему первого рванобашмачника. И вдруг подходит к нему странная дева – в наряде простом, с вуаль-паранджой знатной гетеры – и говорит:
- А не знаешь ли ты, башмачник, чего нового в городе делаецца?
Чуть не всподпрыгнул от такого вопроса от радости Игор-Сулеймен – каждый знал на базаре ведь, что и в мире, не то что в городе, делается, но не каждого о том спрашивали, тем более раньше всех поутру!
- Как не знать! – говорит сразу. – Один только Касим оставшийся без хвоста чего стоит за новость!
- А чего стоит? – зная обычаи горожан и на рынке, сделала вид Дзари-Ла, что торгуется. – Что ли правда остался он без хвоста?
- Да стоит сущий пустяк – один золотой динар, да два поцелуя твоих мне украдкой, никто не увидит совсем!.. А без хвоста остался вчистую – таким в город пришёл, словно вовсе без головы, ходит, задумываецца…А есть ещё Али-Баба…
«Вот он-то и нужен мне, этот Касим!..», смекнула Дзари-Лана-ака, склонилась к башмачнику, приоткрыла вуаль-паранджу, поцеловала его раза два и говорит:
- Отведи меня к нему, башмачник, домой – я кузина его младолетая!..
А Игор-Сулеймен как увидал её личико, так и замер, как громом ударенный – так была хороша юная Дзари-Лана-ака… Про золотой чуть не позабыл, ну и с поцелуев собою само онемел: адрес-дом уже так, голым тыком показывал, так что Дзари-Ла даже подумала было «все они здесь, наверное, какие-то странные…».
Достала фломастер потом и тоненько написала на указанной ей двери любимую пушку-зверя: Pizsez… Чтобы потом можно было отличить от соседних дверей, а то они все там были стандартный, как одинаковые, улицы правда чуть-чуть отличались. «Ну вот», подумала довольная собою и своею смекалкой младолетая Дзари-Лана-ака, «теперь придём вечером и познакомимся!..». И пошла обратно к коню.
А тем временем служанка Касима Марджана пошла в школу учицца. Писать она умела уже, а читала пока что с трудом. Но любимую пушку-зверя нарисованную у них на двери прочитала на раз. И от нечего делать, потому что жутко хотела опоздать на уроки и прийти как звезда, стала тренировацца в чистописании на соседних тоже дверях, тщательно подобрав при этом цвет и тон из набора фломастеров.
Ничего не подозревавшая о таком народном пристрастии к стенохудожествам Дзари-Лана-ака прискакала к своим сорока одноконницам и вся сразу расхвасталась. «Я подписала ту дверь, - говорит, - где живёт наш совсем не немой изнассилователь по прозванью, оказываецца, просто Касим!.. Теперь можно будет с ним вечером познакомиться и учинить ему ночь любви такую, чтоб знал!..»
- Веди нас, прекрасноланитая Ла! – приказала ей сразу же атаман разбойницов Шари-Зада. – Видит небо помноженное на семь и все его два светоисточника – если добудем этого Касима сегодня, назначу тебя самой смышлёной и наивногубой в отряде!..
И вот не успело солнце обратиться ликом к закату, переоделись все сорок и одна ровно дев в платье гражданское, у кого что под руками нашлось и подались до городу. Без коней они были уже, конечно, не такие великодержавные, да и платья у них были хоть новомодные, но со слишком уж разных сторон – кто из Индии что-то нашёл, кто Китай… Поэтому шествие получилось довольно-таки разношёрстое – цыгане не цыгане, сябры не сябры… Но они объясняли всем особо уж раззевающим рты: «Из Бухары мы. Экскурсия…». И все сразу верили, что не разбойный набег, закрывали рты и дальше шли по делам – для разбойницов что и требовалось. Но тут пошли обычные улицы узкие и все сорок разбойницов стали напоминать уже стихийную демонстрацию плюс одна!.. Это стало тревожить как их, так и случайных прохожих, но тут Дзари-Лана-ака сказала:
- Постойте! Уже пришли…
И показала на дверь, с которой тонко хихикало прозвище любимого пушка-зверь: Pizsez…
- Вот эта дверь! – говорит Дзари-Лана-ака. – Правда, я здорово выдумала же? Мне уже можно быть самой смышлёной и наивногубой в отряде?
- Постойте! – говорит вдруг Акира-така, тридцать седьмая по счёту разбойницов. – А вот на другой двери тоже Pizsez написано… Ты двоих что ли Касимов нашла, Дзари-Ла?
- И вот ещё!.. И вот!.. И вот!.. – другие разбойницов тоже умели читать на различных дверях.
- Срочно сворачиваемся! – приняла спешно мужественное решение Шари-Зада. – Стольких Касимов нам в один вечер точно не взять – мы морально неподготовленные!.. Кто-то подвёл тебя, Дзари-Лана-ака – наверно местные пацаны, делать нечего, вот кому бы жопу надрать!..
Вышли сорок и ровно одна за город, превратились в настоящих разбойницов и унеслись на своих быстрых конях…
А Касим и не знал, как ему в этот день повезло. Поэтому донимал Али-Бабу: «Пойдём завтра утром снова туда… Пойдём завтра утром снова туда…». Но Али сын Баба был на этот раз непреклонно-решителен:
- Хватит нам тех сорока мешков, что с тобой привезли, да у меня ещё один помноженный сразу на два в саду зарыто лежит!..
- Эх, Али-Баба… - вздыхал только Касим, - Да разве я же за золото!..
На следущий день послала атаман всех разбойницов Шари-Зада самую изящноумую и тонкосмекалистую пери из своих верных перь, кроткоокую Малика-Дзен, чтобы выяснить, где скрывается этот прохвостый Касим – он стал интересовать её уже, как феномен своими волшебными исчезаемостью и неуловимостью!..
Игор-Сулеймен ковал пряжку на старом-престаром сандале собственной носки, когда ранним утром предстала пред ним дева в простой паранже и в наряде изящной гетеры.
- Ты Сулеймен – башмачный поэт? – обратилась к нему видностатная дева.
- Этим утром был я! – согласился Игор-Сулеймен. – И если провидение не расположило иначе, то им же и остаюсь…
- Тогда отведи меня к дому Касима за два золотых динара и один поцелуй, если можешь, пожалуйста!.. – Малика-Дзен легко коснулась его плеча.
«А что – девальвация?..», хотел было подумать Игор-Сулеймен, но как только коснулись его губы прекрасной Малик понял вмиг – такой поцелуй стоит двух, трёх и почти четырёх! И согласился, конечно же:
- Да он недалеко тут живёт! Вы тоже кузина ему? А то есть ещё младший брат его Али-Баба, так он…
- Нет, я подруга ему по медресе – вместе недоучились с ним!.. – объяснила Малик-Дзен и пошли они заново повидать Касимову дверь.
Малик-Дзен не стала писать живописного пушку-любимца на дверь, а нарисовала пацифик простой, но в объёме и тем ограничилась. А чтобы малолетние уепки не вздумали вновь потешаться над творчеством приписала внизу пояснение: «Peace – Да!..», что в переводе с санскрита звучит «миру – мир!». И ушла…
Марджана в этот день в школу не пошла совсем – прошлялась полдня на базаре, обыгрывая в лотерею буратинообразных лотошников, купила петрушку и хрен, да и пошла домой, чувствуя радость в себе от всей с ней жизни сложившейся. Подходит и видит – просто как-то в моду вошло рисовать именно у них на двери! «Может конкурс открылся какой?..», Марджана обрадовалась ещё нимножичко больше: поучавствовать хоть в чём-нибудь было всегда для неё заветной мечтой!.. Пацифики на дверях соседей она выводила старательно придерживая зубами кончик бьющегося в восторге своего языка…
Прискакали разбойницов вечером – не стали передевацца, так. Все подумали скачки. Прискакали к двери, на которой Малик-Дзен пацифик нарисовала и охранную подпись, и к соседней двери, на которой у Марджаны был конкурс, и к другой такой же, и ещё, и ещё…