Лава не могла нарадоваться на сыночка. Она так сильно его полюбила и прикипела всей душой, что уже не представляла, как улетать домой без Оникса. Но самка помнила обещание Серебряному оставить ему детёныша и нарушать слово не собиралась. Всё правильно, Оникс и его сын тоже. Несчастный отец не должен жить совсем один. Теперь между Лавой и Серебряным протянется прочная ниточка привязанности. Сынок скрепил родителей на всю жизнь.
Две недели подошли к концу. Лава, Янтарь и Оникс с нетерпением дожидались в лаборатории, когда откинут тонкую крышку капсулы, и Серебряный Дождь выйдет наружу здоровым, полным сил. И вот уже бодрый самец стоит рядом с близкими. Он прижимает к себе довольного сына, который с радостной трелью кинулся к отцу, как только тот вышагнул на пол, ещё поблескивая влажной от лечебного раствора кожей.
— Дорогой отец! Я очень-очень счастлив! Ты выздоровел! — заходился в восторженном стрекотании Оникс, с обожанием обнимая отца тонкими ручками.
— Да, сыночек. Я опять с вами, — ласково мурлыкнул Серебряный, поудобнее устраивая детёныша на сгибе руке.
— Пойдёмте скорее домой, нас ждёт стол прекрасных угощений, — с улыбкой сообщила Лава. Домовитая самка постаралась, чтобы на совесть подготовиться к долгожданной встрече. — Оникс, дай отцу обтереться, он же весь мокрый от раствора, — засуетилась Лава, подавая Серебряному кусок мягкой ткани и принимая с рук на руки непоседу Оникса.
Вытираясь простынёй, Серебряный Дождь с весёлым блеском в глазах счастливо улыбался:
— А я ведь и правда очень голоден! Не ел целых две недели!
— Давай, братик, побыстрее одевайся. Мы тебя ждём, — поторапливал Янтарь и топорщил максиллы в добродушной улыбке.
***
Серебряный просто не узнал своего особняка. Тот как будто помолодел, если так можно было бы сказать о доме. Всё здесь ожило и вновь заиграло радостными красками.
— Ну вот я и дома, — довольно проурчал самец, с удобством располагаясь в новом кресле. На душе потеплело. С благодарностью подумалось о близких, об их искренней заботе и беспокойстве за него. Значит, он дорог им по-настоящему! А эти особые старания Лавы во всём угодить бывшему супругу. Неужели её любовь ещё не иссякла? Поддавшись ностальгии, Серебряный встал, подошёл к самке и ласково взял за руки. Её пальцы показались немного холодными, и он переплёл их со своими, пытаясь согреть. Лава подняла унылые глаза. Сколько же сожаления и безнадёжной тоски затаилось в тёмных зрачках…
«Она любит меня по-прежнему», — с грустью подумал Серебряный. Его неудержимо потянуло обнять Лаву, такую трогательную и печальную, но самец пересилил себя и только мягко произнёс:
— Лава, милая, спасибо тебе за всё! Ты была счастьем в моей жизни…
При этом посмотрел таким зовущим, нежным и проникновенным взглядом, что самку сразу обдало жаркой волной любви. Вмиг захлестнуло отчаянным желанием броситься милому на шею, покрепче прижаться и тут же всё, всё забыть. Только пусть снова разбудит утром ласковым мурлыканьем… Но ей удалось вовремя опомниться и лишь позволить себе бодро воскликнуть:
— Иди скорее во двор, там накрыт стол под деревом. Тебя уже все заждались. Есть хотят!
С расстроенным видом самец вышел из дома. Лава укоризненно посмотрела вслед, задержалась возле кресла, откуда только что встал Серебряный, в задумчивости погладила мебель по спинке, а после с негодованием на саму себя, плюхнулась на сидение.
«Ну что он со мной делает, — досадливо пронеслось у неё в голове. — Достаточно одной милой улыбки или нежного взгляда, и я не могу перед ним устоять. Просто теряю голову и всё, я снова вся его. Я люблю Серебряного. Люблю, люблю! И это наказание мне будет на всю жизнь. — Лава с сокрушённым вздохом провела ладонью по лицу, как бы настраиваясь на правильные мысли. — Но нет, Янтарь моя судьба. Я не позволю ему страдать из-за меня. Завтра мы улетим домой, где опять всё встанет на свои места. Янтаря я люблю тоже, но не так, по-другому. И это даже больше, чем любовь. Янтарь — моя надёжная стена, моя семья, опора в жизни. — В глазах самки вспыхнул мечтательный огонёк, она прикрыла веки. — А Серебряный — моя сумасшедшая, сладкая, мучительная страсть, моё постоянное искушение. — Лава опять открыла глаза, в них появилось упрямство. — Нельзя давать волю чувствам».