«По-моему, Катрена и её сподвижники поступили бесчеловечно, бросив на произвол судьбы беспомощное население», — вот что, он, помнится, тогда заявил на уроке истории.
«Надо было, чтобы простые люди осознали необходимость трудиться», — ответил профессор.
«Но можно было бы просто заставить их работать, а не прятаться.»
«Могли бы. Но тогда мы сейчас имели бы не цветущую планету, а арену ссор, зависти и ещё не знаю чего. Если людей просто заставлять что-то делать, не объяснив, для чего им это надо, то уважать между собой они станут не того, кто больше дает обществу, а того, кто с него больше дерет.»
«Я не могу с этим согласиться. Хаос и всеобщий голод, по-моему, не лучшие учителя.»
Профессор засмеялся:
«Голод, юный отрок, это понятие относительное. Просто пища стала более простой, грубой, одежда и утварь стали ветшать, в магазинах стало пусто… Вообще-то ничего страшного: никто не умер, можешь не сомневаться. Естественно, наши беспокоились о том, чтобы прожиточный минимум пополнялся регулярно. Но для человека свойственно стремиться к лучшему, а не к худшему. И вот это лучшее они могли приобрести только трудясь.»
«Но как же…» — начал Эльмар.
«Знаю, знаю. Трудиться они совершенно разучились и от труда отвыкли. Но когда появились первые обученные… Народ пошел за теми, кто принес людям свет в конце тоннеля.»
Подумать только! Эльмару понадобилось почти двадцать лет для того, чтобы он понял правоту своего наставника. Чего бы он сейчас стоил без навыков, привитых уроками труда в своей школе?
Одно литьё изоляторов способно было вымотать нервы у самого терпеливого. Это была настоящая пытка: добиться нужной температуры, отрегулировать выдержку, охлаждение, количество впрыскиваемого материала. И если бы всё это хотя бы соответствовало технологическим писулькам! Так нет же, каждый день приходилось начинать сначала: с разогрева, а длился он три часа.
К концу недели, нащелкав запас изоляторов, достаточный для доброй дюжины звездолётов /четыре пятых из них потом пришлось выбросить в брак/, Эльмар достиг некоторого понимания. Секрет заключался в скорости литья: чем быстрее сбрасывались уже готовые детали, тем ровнее и качественнее получалась следующая партия. Теперь Эльмар мог бы поставить литьё на автомат, но ему уже нужно было осваивать производство следующих деталей, а, значит, снова чувствовать себя учеником, а не мастером.
В общем и целом это было чрезвычайно интересно, хотя и отнимало слишком много времени.
Наталь и поэзия
Кстати, с Наталь поговорить можно был обо всем, не только о заводах, на которых она побывала. Ее интересы были разносторонни, и вопросы иногда ставили в тупик. И она умела быть неожиданной.
— Эльмар, — сказала она однажды, — ты не знаешь какого-нибудь стихотворения, где бы упоминалось мое имя?
— Дай подумать… — отвечал Эльмар.
Он достал из кармана блокнот, карандаш и принялся черкать.
— Что ты делаешь? — заглянула Наталь ему через плечо. — Пытаешься сочинить?
— Пытаюсь вспомнить, — отвечал Эльмар, слегка покраснев. — Акростих тебя устроит?
— Вполне.
— Тогда не мешай… Вот, внимай:
— Действительно акростих! — удовлетворенно произнесла Наталь, выхватив из рук у Эльмара блокнот и пробежав глазами по страничке со стихотворением.
— Ты что, сомневалась?
— Вообще-то нет. Автор Кен Эльмаров, ведь угадала?
— Угадала. А как? Неужели это столь очевидно?
— Ну, догадаться было просто. Акростихи — это одна из его блесток. Правда, я ожидала здесь другое его стихотворение увидеть, но это тоже ничего.
— Ничего? — изумился Эльмар. — Ты что, читала целую пачку всего, что он наваракал?
— Наваракал? — сделала большие глаза Наталь. — То есть ты хочешь сказать, что с его творчеством не знаком?
— Знаком, естественно, — вынужден был согласиться наш художник. — Но далеко не все в этой пачке мне нравится.
— Хорошо, что здесь сейчас нет его фанатов, — засмеялась Наталь. — Досталось бы тебе от них на орехи!
— Неужели он настолько популярен, что у него есть собственный фан-клуб? — изумление Эльмара на этот раз было более чем искренним.
— Разве ты не знал? — теперь удивилась и Наталь.