Пролетая над горами, она заметила Эльмара. Всё было бы ничего, если бы он был один. Но рядом с ним стоял ещё кто-то. Марие трудно было рассмотреть соперницу: та стояла спиной, и мешали две ракетки. Ей только бросились в глаза грива темно-каштановых волос и большая серьга в ухе.
Жгучая ревность вспыхнула в сердце Марие. Прибавив скорость, она оглянулась, и прежде, чем парочка скрылась в междугорье, успела заметить, как художник провёл ладонью по выступу в скале, и камень медленно раздвинулся, пропуская его. На следующий день Эльмара арестовали.
Он протомился в одиночке трое суток, потом состоялся суд. Заседание проходило в Открытом. Совет собрался в полном составе, и по одному этому можно было догадаться, насколько серьёзна ситуация. Тут же находился представитель кинохроники: хотя сообщение от этом заседании не предполагалось выпускать на экран, оно фиксировалось.
Не для истории /ничего исторического от этого события никто не ждал/, а для пользы дела: нередко бывало, что вопрос, казавшийся по ходу заседания неразрешимым, обретал полную ясность после того, как из участников события члены Совета превращались в зрителей.
Зная о присутствии в зале оператора, Эльмар поискал его глазами. Он надеялся, что это заседание поручат тому же лицу, который снимал корабль туземки. И не ошибся. Наталь была здесь. Она сегодня казалась Эльмару единственным существом в целом мире, которое способно было ему помочь.
Он даже не обиделся, когда та отвернулась, заметив его пристальный взгляд. Наоборот, художник сегодня готов был к чему угодно и настроился выдержать всё мыло, какое свалится ему на его шею. Тем более, что Наталь имела полное право чувствовать себя оскорбленной.
Да, Эльмар приготовился к чему угодно, но не к тому, что оказалось на самом деле. Обвинительная речь Таирова началась вовсе не со звездолёта, а с общей характеристики подсудимого как личности. Кратко обрисовав, что ещё в детстве данный субъект проявил такие качества, как полное отсутствие уважения к старшим, нежелание подчинять свои интересы большинству, стремление выделиться, председатель Совета Безопасности перешёл к его дальнейшей жизни.
Эльмар слушал и не верил своим ушам.
Из речи Таирова неумолимо следовало, что рассматриваемое лицо — эгоистичный, легкомысленный тип, мечтающий любыми средствами прорваться к славе, а в довершение трус и лжец. Не было забыто ничего: ни тематика Эльмаровой поэзии, ни поведение во время прилета инопланетянки.
«Да, — подумал с содроганием Эльмар. — Героям той картины было легче. Они работали над проблемой в открытую, их финансировало и поддерживало правительство. Они имели возможность высказываться, и оппоненты не считали их негодяями. Неужели же всегда, пока существует человечество, нужно будет биться головой об стену, чтобы отстоять своё мнение, если оно идёт вразрез с общепринятым?»
— Теперь мы знаем, — завершил свою речь Таиров, — зачем обвиняемый ходил за туземкой и всячески потакал неосторожным поступкам, совершаемым ею из-за незнания наших обычаев и законов. Он уже тогда лелеял свои безумные замыслы.
— Это неправда! — вскочил Эльмар.
— Тебе никто не давал слова, — оборвал его Таиров. — Я бы мог многое рассказать о том, до каких низостей опускался ты в своём преступном легкоглядстве. Такому человеку не место в наших рядах!
— Ахмадушка, ты малость перебрал, — вмешалась Феоктиста Михайловна. — В чьих рядах ему не место? Говорить надо по существу. Но и ты Эльмар, должен объяснить своё поведение. Ты обманул нас, ты предал наше доверие, и я не знаю, чем ты сможешь оправдаться.
— Я ничего не нарушал.
— Не нарушал?! — возмутился Таиров. — А звездолёт?
— Я его сделал.
— Где ты брал детали?
— Сработал.
— А материалы?
— Достал.
— До чего у тебя легко получается: сделал, сработал, достал. Может, ты нам расскажешь, и где ты их доставал?
— По разным заводам, по карьерам.
— Кто тебе их давал?
— Никто. Я брал их сам, без спроса.
— Каким образом?
— Я переодевался под работников завода, делал себе пропуск, узнавал, где лежит нужное мне сырьё, а ночью прилетал и забирал. Иногда уносил с собой в кармане. Если материал на ночь запирался, а унести его сразу я не имел возможности, я его перепрятывал и забирал впоследствии.
— И никто твоих махинаций ни разу не заметил?
— Я заворачивал материал в оболочку, имитирующую что-либо другое.