– Глаза! Глаза! Закрывай глаза! Бежим! – ревели возбужденные голоса. Я увидел фигуры мужчин и женщин, и все они, скудно одетые и взъерошенные, заслоняли теперь свои лица руками. На многих были шкуры и остатки человеческой одежды. Кто-то из них уже стал удирать сквозь лианы. Только раненая женщина не могла заслониться. Я посмотрел ей в лицо и увидел ее глаза, округлившиеся от ужаса. Она прошипела:
– Раб, презренный, принимать от такого смерть – ниже меня… – но женщина не закончила. Ее лицо исказилось от боли, будто изнутри несчастную раздирала сила, непомерная для ее оболочки. Из глаз ее хлынули слезы, а я просто не мог оторвать взгляд, не мог сдвинуться. Такой необъяснимой, странной и немыслимой была эта сцена. Перед тем как испустить последний вздох, ее лицо вдруг на мгновение озарила улыбка. Исчезла гримаса боли, кожа разгладилась и даже будто засияла. Улыбка была таким невероятным контрастом всей этой сцене, что теперь мне на глаза навернулись слезы.
Умерла дикарка с застывшей в уголках губ едва заметной улыбкой.
Остальные скрылись от меня и украдкой смотрели из-за деревьев. Я подошел к женщине, чувствуя, что должен сделать для нее последнюю малость.
«Что ее убило? Неужели мой взгляд?»
Я нагнулся, чтобы перетереть лиану, связывавшую мои руки, об ее нож и потом поднять бедняжку, но не успел я нагнуться, как тяжелый дротик или копье пронеслось над местом, где только что была моя голова. Я резко развернул факел, и Свободный, повернувшись ко мне боком, закричал:
– Ты дурно воспитан, раб! Это была моя жертва…
Не дожидаясь, пока дикарь закончит свою мораль, я прорвал воздух воплем:
– Убирайся! Ты будешь следующим! Кто еще хочет посмотреть мне в глаза?! Есть смельчаки?
Я услышал роптание, за которым последовал топот убегающих прочь ног.
– Прайд-Роял – моя земля. Никогда она надолго не отходила чужакам. Посмотрим! – были слова Свободного.
Повернувшись спиной, он зашагал прочь, и я смог рассмотреть его фигуру, широкие плечи. Он был без хвоста, но носил широкий выпуклый пояс вокруг талии. Верзила сутулился, но шел уверенно, хотя оглядываться избегал. Тем временем остальных уже и след простыл.
Женское тело оказалось очень легким, просто невесомым, будто это была шкурка без начинки.
Факел торчал в земле, и я не хотел выходить из круга света. Легкая улыбка и невесомое тело:
«Она освободилась! Улетела или, как верно отмечают, покинула тело. Какой внезапный разворот! Из этого места можно…»
– Добрый сердцем всегда говорит, что нет ничего, чего бы не знал Творец, придумавший все. Настоящий выход найдется, если переехать из джунглей, задыхающихся от сомнений в себе! – вещал динамик мужским баритоном.
– Проехали, дружок, – быстро отозвался я, – в первом секторе мы поквитались с сомнениями…
Но я осекся, ведь баритон говорил про сомнения джунглей в себе самих, и тогда джунгли должны быть чем-то одушевленным. Сейчас, с убитой на руках, было самое неподходящее время разгадывать головоломки, ее надо закопать по-людски, и чем раньше, тем лучше, ведь скоро рассвет. Мертвая дикарка, теперь невесомая и увядшая, в своей жизни научилась переходить из зоны в зону и за это поплатилась рассудком. Мне делалось легче, когда я оценивал ее низко, тогда я уже не казнил себя так за это убийство. Выкопав половину ямы, от бессилия я закемарил, но через полчаса опять взбодрился. Рядом сидела собака, но какая-то недобрая, дикая. За ней еще парочка. Хорошее дело: я мог проспать поедание убитой, а может быть, и лакомство из себя на десерт. Собака щетинилась, сверкала на меня своими поистине волчьими глазами. Зверь нисколько не страшился моего взгляда, который накануне убил женщину. Со стаей надо сражаться грамотно, у них был численный перевес, а у меня – бесполезный сейчас элетрофакел и мачете.
«Где моя не пропадала! Пара дворняжек, какой пустяк! – я упрямо недооценивал противника, – шандарахну мачете главаря, остальные по щелям рассыпятся…»
– Не глупи, студент! – послышался голос из-за спины. – Эта свора будет биться до последней твари. К тому же, они неблагородны и нападают все разом.
Охранник стоял сзади с ружьем наперевес. Тогда я не сообразил, что ему бояться нечего, – вжик, и он исчез! Мой случай более жестокий, но цербер стоял на моей стороне.
– По-о-нял!
– Кто к тебе приблизится – рубишь ты, я стреляю в следующего, и так по порядку, до последнего шакала, – со смаком произнес охранник, будто это был рецепт его любимого лакомства.
– То есть надо… убивать, так?
– Они не будут страдать от угрызений совести, если съедят тебя. Поэтому убивать! Зверье тут гордое, с дикарями соперничает за место в Прайде и помогает удерживать естественный отбор – все мне легче!