– Ты там прекращай! Хватит! – неслось откуда-то с земли.
– Дружище, понимаю, ты за меня тревожишься, но здесь по-другому нельзя, это не периферия: тут или ты их, или они тебя. Закон джунглей!
Тем временем зверье, видя, что я не останавливаюсь на достигнутом, ударилось в панику. Я рассмеялся и вспомнил одно из последних правил: не смеяться в голос!
– Кто придумал эти правила?! Сплошная чепуха!
– Я понимаю, – отозвался Май, – каждая зона оставляет отпечаток на твоем характере. Но и ты пойми: правила написаны кровью! Такие, как мы с тобой, положили здесь жизни, и все, что осталось от предшественников, – это правила, пункт за пунктом. Только первые десять сочинил охранник, чтобы подчеркнуть свою значимость. А потом он просто согласился дополнить полезными советами свои десять заповедей. И то, наверное, чтобы рабочая сила понапрасну не вымерла.
– Позволь не согласиться, – мой голос накапливал азарт. – В правилах четко сказано: никого не убивать. Верно? Так знай, охранник хитрым образом убил женщину, используя мои глаза. Кто же убийца – я или он? До сих пор не пойму: лишь только я взглянул на нее, и бедняжка свалилась. Скажешь, я ее убил?
– Дружище, – говорил Май, – охранника черт рассудит, а тебя Бог. Пусть делает, что хочет, но ты держи лицо!
– Сто раз правда! Только бы Бог пометил, что дикарка пала не от моей руки.
Я принялся упоенно рассказывать Маю подробности похождений в земле Прайд-Роял, не забыв упомянуть, что главенствовал там. Поведал историю про необычный поезд. Ему пришлось меня унимать, когда я с сарказмом прошелся по ограниченности тамошнего люда: об Амроне, которая не верит в силу преобладающей массы металла над крохотным весом своего тела.
Какое удовольствие было чувствовать заинтересованность друга. Он не до конца мне верил, и это забавляло. Про свою горемычную ногу я забыл. С трубкой наперевес я, подпрыгивая, жестикулировал, плясал в окружении деревьев, ослушавшихся мать-природу. Мне отчаянно хотелось веселья, и Май определил мое состояние как эмоциональную разгрузку после пережитых приключений. Еще мне казалось, он смиренно, если не сказать сочувственно, принимал мои слова, хотя открыто не успокаивал. Его интересовало это чугунное корыто на колесах гораздо больше, чем мои славные похождения.
– Говорю же тебе, – хвастался я в трубку, – просто тормознул и ждал. Ни слов, ни звуков посторонних. Постоял с минуту и дальше себе покатил, а я остался, – что я, поезда никогда не видел?!
– Сколько было вагонов, и видел ли ты надписи или таблички?
– Не обратил внимания, не до того было!
– В детстве, наверное, ни одного поезда не пропускал, все вагоны пересчитывал?
– В детстве и времени целый вагон!
– Ты куда-то спешил, может, спасал человека или сам укрывался? Ведь это интересные подробности!
– Май, дружище, обещаю в следующий раз все сосчитать. Даю слово! – меня это начинало раздражать, хотя раньше на Мая я никогда не сердился.
– Другого раза может не быть, вот в чем штука!
Я, кажется, стал понимать:
– Ты думаешь, поезд ходит за пределы джунглей?
– Почему нет? У любого поезда есть конечная станция.
Разговор заходил о серьезных вещах и шел наперекор моему настроению. Состояние, в котором я пребывал, напрочь отвлекло меня от цели, я и думать забыл про освобождение из джунглей, про сад, про необходимость точить свой характер для броска за пределы. Сейчас, когда Май возвращал меня к этим мыслям, мне хотелось сопротивляться, с сарказмом острить и как угодно скрываться от подступающей правды.
На стороне своего ненастоящего «я» мне было неуютно, я чувствовал себя уязвленным!
– Что это за сад, если через него лежат рельсы? Если там носятся поезда, гудят, лязгают колесами, пускают пар? Думаю, не хочу я в такой сад! И потом, Май, ты же можешь различать, где уродливое, а где прекрасное. Сейчас мы говорим о чугунной махине – черной, злой. Желтыми глазами там светятся окна, но не показывают, что за ними спрятано. Амрона говорила, что это поезд желаний…
– Вот именно! Одни желают развлечься, покутить с ветерком, но другим, таким, как ты, как я, – нам нужно в сад…
На линии послышались помехи, и после щелчка я перестал слышать друга.
– Что это за тоталитаризм?! – разразился я вслух, – слова сказать нельзя. Девушка, девушка, соедините снова с Маем!