Побегав минут пять вверх-вниз, отсвечивавший муравей обратил на себя внимание птиц. Те стали подлетать, чтобы склевать «блестящего», но я отпугивал пернатых и обеспечивал трудяге путь наверх. С азартом игрока (азартные игры, к слову, были в джунглях также под запретом) я выкрикивал:
– Давай! Вперед! Куда пятишься?!
Для птиц все наоборот:
– А ну, отсюда! Не смей, брысь!
Ну, чем не скачки? Моим азартом быстро заразились обезьяны. Их внимание было поглощено блестящей безделушкой, которая непонятным образом то спускалась, то двигалась по стволу вверх. По-видимому, муравей понимал свою причастность к игре, но не спешил радовать болеющие за него стороны, а только добавлял хаоса в свои бега.
Наконец он добрался до необходимой высоты, и приматы начали оттискивать друг друга, чтобы овладеть блестяшкой: рывок – и одна отважная макака схватила невесомое колечко. Соперницы кинулись отбирать, а победительница напялила колечко с привязанной проволокой себе на палец и давай скакать по веткам. Проволока стала скользить из моих рук, угрожая в любой момент порваться. Пришлось гаркнуть:
– Эй! Тпр-р-р-р-ру! Стоять!
Мантра подействовала, и макаки разом уставились на меня. Я привязал к концу тонкой проволоки последнюю блестящую шайбу, рискуя остаться без запчастей. Это сулило неприятные оправдания перед цербером. К шайбе была прилажена толстая проволока, но обезьяны ее не видели.
Я подразнил шайбой, подергал за тонкую проволочку, и моя макака, легко отдав первую безделушку соперникам, принялась тянуть на себя новую драгоценность. Скоро палец макаки украсила новая шайба. Но усилилась и зависть со стороны соплеменников обеих полов. Медлить было нельзя, и я вступил в игру.
– Теперь давай ко мне! – я натянул толстую проволоку весьма неожиданно для модницы, так что она едва успела схватиться свободной рукой за сук. Надо отдать ей должное – даже одной руки макаке хватало. Но и я тянул пока не во всю силу.
– Спускайся в гости, поболтаем о жизни, выпьем за здоровье! – свободной рукой я сделал жест, похожий на запрокидывание в глотку жидкости из стакана.
Макака подключила ноги, и я с досадой вспомнил, что ноги у приматов похожи на большие ладони и обхватывают ветки даже лучше рук.
Проволока резала мне ладони и пальцы. Но я обмотал железную нить вокруг запястья и дернул что было сил.
Недавние соперницы тут почему-то стали заступаться за соплеменницу, и в меня полетели сучья и неспелые плоды. Я злился, но знал, что нужно перетерпеть. Наконец, в меня устремилась первая долгожданная бамбуковая закупорка.
Я повис на проволоке, рискуя обрезать себе кисть руки. Макака заверещала, и следом я получил по голове еще двумя закупорками. Внезапно всякое натяжение ослабло, и я повалился на спину. Героиня представления догадалась стянуть с пальцев «колечко» и осчастливить меня возвратом одной шайбы. Другую я не нашел.
Над головой бушевал гвалт, и меня по-прежнему осыпали хламом. Как бывалый медведь, я перестал обращать внимание на галдеж, пока в глазах внезапно не сверкнули тысячи искр и голова, вмиг налившись тяжестью, не ускользнула в неведомую пропасть без дна и края.
Глава 27
Я очнулся глубокой ночью, окруженный шумом и неразберихой. Задняя часть черепа, куда пришелся удар, чудом не раскололась. Чтобы оглядеться по сторонам, пришлось вращаться всем туловищем – шея не работала. Я кое-как вставил батарейки в факел. Местность озарилась белым светом, и что-то чужеродное попалось мне на глаза. «Нечто» лежало прямо рядом с ногой.
Это был металлический диск в полметра диаметром с большим отверстием в центре. По окружности шла надпись наклонной вязью, какой обычно украшают многозвездочные отели. Надпись гласила:
KeepWishing. TheTrainDoesTheRest.
Только минут через пять в гудящей голове вспыхнула догадка: передо мной лежало… колесо от поезда, того самого поезда желаний.
«Май интересовался надписями, и теперь они свалились мне на голову. Как, откуда в кроне деревьев запряталось тяжелое колесо?»
У меня не было ответа на этот вопрос.
– Проклятые макаки! – заключил я вслух. – Тащат к себе все, что плохо лежит!
Вокруг хозяйничала ночь, и оставаться на месте было небезопасно, но страх притупился, будто убегая от меня туда, за головную боль, чтобы спрятаться подальше от агонии тела. Страх исчез, но ничто другое мною не овладело. Помню, я стал без толку бродить кругами и всегда натыкался на ненавистное колесо. Жутко болела голова.